Естественно, ее умоляющий взгляд остановился на Джордже. Гигант поворотил голову, чтобы увидеть, кого это она нашла.
— Провалиться мне, если это не дядя Джордж пристроился к франту-южанину. Слыхал спортивные новости, дядя? Я и Желтая Опасность договариваемся о схватке — прямо здесь и прямо сейчас. Если она не пойдет на попятный. А она не похожа на рака, верно?
Джордж не ответил. Готч принял другую позу, чтобы удобнее было разговаривать с нами. Голос его звучал по-кошачьи — как у кота с убранными когтями.
— Ей, конечно, понадобится секундант. Станешь на коленки в ее углу с полотенцем и ведерком — не откажешься, Дядя Джордж? Помахать полотенцем?
Джордж дипломатично воздержался от ответа. Я не видел его лица, но слышал, как его дыхание со свистом выходит сквозь зубы. Меня прошибла позорная дрожь страха. Кто знает, долго ли этот ковбой- дипломат сумеет держать язык за зубами. Отмочит в ответ какую-нибудь дурацкую шутку, и ярость этого животного обрушится на всех нас. Я подумал, не лучше ли было мне остаться у Сандауна. Но, слава богу, Джордж Флетчер был не такой дурак. Он только пожал плечами и поднял руки.
— Это даме решать, масса Готч, — сказал он, — Старик Джордж станет на колени, где его попросят. Хочет возиться с вами — мое дело маленькое.
Готч был разочарован. Мистер Хендлс выступил вперед со своей неразлучной тростью.
— Вот это, я понимаю, дух! Речь истинного республиканца. Но эти люди заслуживают развлечения, столько времени простояв на жаре, — как считаешь? Может быть, ты сам, Джордж, поднимешься сюда и защитишь честь твоей дамы? Приз в тысячу долларов не отменяется. Согласен?
— Да, — сказал Готч. — Я даже дам тебе разок свободно ударить по этому мешку с требухой.
Он ухмыльнулся и сцепил руки за спиной, чтобы продемонстрировать брюшной пресс во всей красе. Пресс походил на рифленое железо. Джордж улыбнулся в ответ, но ничего не сказал, и тогда Готч обратил свой тяжелый взгляд на меня.
— А может, ты, Дикси? Один свободный удар в мое незащищенное брюхо. Покажи ваш знаменитый южный задор. Похоже, у этих северян его совсем нету.
— Я не по этой части, мистер Готч, — вырвалось у меня, — Помните, вы согнули одной рукой монету? Я только что видел, как человек ее выправил.
— Это правда, это правда, — крикнул Джордж и ткнул меня в спину, чтобы я замолчал, — Выправил ее! Только не прилагая рук. Вот кто ваш соперник, масса Готч. Пастор Монтаник! Пусть эта девушка отдаст мою лошадь, и мы приведем его к вам, слово чести.
Услышав это, десятки зрителей подхватили: «Пастор Монтаник, конечно! Самый сильный индеец на свете и пастор вдобавок!» У Готча проснулся интерес. То же самое — у мистера Хендлса и Буффало Билла. Старый антрепренер сообразил, что может получиться номер, который все же принесет выручку в этом захолустье. Если столько народу в толпе считает, что этот индейский пастор — достойный противник Готчу, значит, сборы «Дикому Западу» обеспечены. Нас троих живо отрядили найти и сговорить местного богатыря, желательно до вечера, на худой конец — до завтрашнего полудня. Кивая и кланяясь, Джордж слез со Стоунуолла и сел позади седла на своего мерина.
— Мигом вернусь, как только найду пастора и уговорю его бороться. Скажу ему, что это — во славу Божью.
Чтобы закрепить соглашение, Готч кинул Джорджу серебряный доллар. Перед тем как мы тронулись, они успели хорошенько посмотреть друг на друга. Отъехав на безопасное расстояние, Джордж опустил монету в карман рубашки.
— Если не сумею уговорить Монтаника по-родственному, верну массе Готчу его доллар… Согнутый. Ии-ах! — Он пустил мерина вскачь.
Луиза ничего не смыслила в посадке, и при таком аллюре ей сильно доставалось от старого жесткого седла. Она понимала, что заслужила это.
Джордж направил коня не к фургону Монтаника, а в противоположную сторону, вверх по реке. У шумного брода он поменялся местами с Луизой и выбрал подводную дорожку для переправы. И у меня, и у Стоуни возникли сомнения, однако мы последовали за ним. По пути мы проехали мимо подвесного моста на толстых тросах и с дощатым настилом, достаточно широкого для лошади со всадником. Мост представлялся мне более надежной переправой, чем бурлящая стремнина с водорослями, но я промолчал. Да и вряд ли был бы услышан. Река с ревом неслась между поросшими папоротником берегами. Позади гомонил город, готовясь к завтрашнему открытию празднеств, а впереди препиралась парочка верхом на лошади. К Луизе вернулся ее гонор, а к Джорджу его обычная невозмутимая разговорчивость: они препирались, как две вороны, которые не могут поделить сук. Непонятно было, продолжают они старый спор или затеяли новый. В конце концов они пришли к какому-то взаимному несогласию и продолжали ехать в состоянии хмурого перемирия.
Гомон за спиной становился тише, а прибрежная тропа — все уже. Редкие хибарки у реки — все меньше и безлюднее. После второго брода Джордж свернул налево, на заброшенную дорогу. Заросшие колеи вывели на бугор, за которым открылось пастбище. Олениха с двумя пятнистыми оленятами запрыгала по высокому клеверу и перемахнула через разрушенную каменную изгородь. На дальнем краю луга перед некрашеными строениями ветви необрезанных плодовых деревьев гнулись под тяжестью фруктов. Это были остатки брошенной молочной фермы, в прошлом, видимо, амбициозного предприятия, и разорение его обошлось хозяевам дорого. Сарай был огромен, навесы для дойки и силосные ямы могли обслужить, наверное, сотню коров. Дом на три четверти сгорел, но, судя по оставшемуся, в свое время это было весьма привлекательное жилище. Дом был построен между двумя высокими кленами, в их тени. Фронтоны были широкие и низкие, так что их окна глядели из-под зеленых лиственных кленовых ресниц. Теперь клены были голые, погибли при пожаре, копоть черными веерами оттеняла пустые окна, как маскара — глаза ведьмы.
Джордж проехал мимо сгоревшего дома к массивному сараю и осадил мерина перед раздвижной дверью. Эта дверь из колотых досок была огромна — добрых семь метров от деревянного порога с желобом до железного рельса с роликами наверху и почти столько же в ширину, сколько в высоту. Фактически две двери, как их устраивали в сараях до того, как сено стали прессовать: створки раздвигались в стороны, чтобы мог въехать воз с горой сена. У того, кто соорудил эту двойную громадину, была дьявольски большая телега или же чертовски большие планы.
Створки запирались ржавой трелёвочной цепью, пропущенной в отверстие, обведенной вокруг обоих боковых брусьев рамы и выходящей из отверстия в другой створке. Концы цепи соединял висячий замок размером с копыто мула. В сарай не смогло бы прорваться стадо слонов, изголодавшихся по сену.
Джордж спешился и откуда-то из подштанников извлек ключ. Ключ был величиной с охотничий нож. Он засунул ключ в ржавую скважину. Мы с Луизой ждали на нетерпеливых конях.
— Можно подумать, старый жмот хранил здесь сокровища королевского замка, — как бы мне, но во всеуслышание заметила Луиза, — Может, бриллианты.
Ключ наконец провернулся, и замок со скрипом открылся. Джордж повесил его на штырь и с грохотом стал вытягивать цепь, звено за звеном.
— К сожалению, нет. У старика Джорджа нет короны с бриллиантами в его коллекции. Пока еще. Но говорят ведь, что дом человека — его крепость? Так вот, в моем доме и крепости тоже есть королевские сокровища… и их надо охранять, как любые другие.
—
— Ладно, в моем временном доме и замке. — Он повернулся ко мне. — Здесь раньше была молочная ферма Макконки. Я еще мальчишкой помогал Макконки и двум его братьям по хозяйству — и на моих глазах стадо выросло до сотни голов призовых гернси. Они были молочники, Макконки, но страшно упрямые, гордые и жадные. Молоко человеческой доброты [25] тут не доилось. Работников гоняли, как негров. В конце концов никто уже не хотел у них работать, кроме членов семьи. И меня, конечно, — я привык, что меня держат за негра. В конце концов, они и друг друга загоняли — всех, кроме папаши Макконки и его бедной маленькой дочки Миллисент, росшей без матери.
— Без матери? — сказала Луиза. — Я другое слышала. Я слышала, папаша Макконки был в близких
