Он сразу встал обеими босыми ногами на спину бочки — встал в полуприседе, пружиня коленями, как канатоходец, дожидающийся, чтобы успокоился канат. Потом медленно выпрямился и раскинул руки.
— Друзья? — Он посмотрел на нас сверху. — Вы готовы увидеть что-то — как выразился этот горластый змей? — что-то совершенно исключительное? Тогда дерните несколько ремней, и пусть брыкается!
Луиза издала радостное восклицание и дернула за первый же ремень, до которого смогла допрыгнуть. Бочка чуть-чуть дрогнула. Луиза дернула сильнее. Джордж только скрестил руки на груди и пропустил под собой пертурбацию с таким видом, будто ему было скучно от этих ничтожных колыханий. Он запел короткую песенку, словно желая скоротать время.
— Берись за ремень, Джонни! — крикнула Луиза и дернула еще сильнее.
Джордж запел громче:
— Хватай
Мы дергали, отпускали и трясли ремни изо всех сил, так что бочка расплылась в неясное пятно. Джордж продолжал петь, ни разу не запнувшись. Лицо его было — маска наигранной скуки. «Нахальной» — правильное слово! Как мы ни старались, сбросить его не удалось. Я подумал, что мы действительно наблюдаем нечто исключительное — он раскачивался в правильном ритме и распевал, словно какой-то закопченный ангел. Нет, в самом пении ничего ангельского не было. В ноты он попадал точно, но голос был совершенно земной, резче резкого. И пел он совсем не в ритме движения бочки. И действовал против ритма. Когда к нему подходила волна по ремню, он не перепрыгивал ее — тогда она вернулась бы с удвоенной силой, как было со мной, — он прыгал
Нас с Луизой такой разобрал смех, что мы уже не могли держаться за постромки. Она даже села на пол от смеха. И я сел на горку сена. Бочка уже не взбрыкивала, а только подрагивала. Джордж стоял, прижав руку к сердцу и откинув голову, как исполнитель гимна на открытии первой Мировой серии [27].
Он невесомо спрыгнул на пол. Бочка чуть качнулась. Если и поднялась какая пыль при его приземлении, то — от шляпы, которой он взмахнул над полом, сделав поклон.
Луиза в ответ сделала реверанс, потом сказала, что ей надо приодеться перед работой, — не подождем ли мы снаружи, если не трудно. Джордж обулся, и мы вышли посмотреть, как там наши кони. На эту ночь, по крайней мере, Стоунуолл был пристроен. Мы разделись до пояса и ополоснули лица у водопойного корыта. Когда Луиза вышла к нам, мы оба широко открыли глаза. Волосы она собрала в большой узел на макушке и увенчала тиарой из горного хрусталя. Блузку повернула задом наперед и спустила с плеч, так что показались пенистые кружева рубашки, а из-под юбки выпущена была одна из нижних юбок кринолина, пурпурная. В хрустальной своей короне она выглядела как цыганская королева. Оранжевый кушак через плечо был королевской мантией, а сложенный веер — скипетром.
— Узри волшебство женщины, — сказал Джордж. — Королевская судомойка преобразилась в королевское лакомство. Ммм! — Он шагнул к ней, облизываясь, — Бифштекс из грудинки под коричневым соусом, печеный ямс и сливочное масло. А на десерт заварной крем с карамелью, так и пенится.
— Замолчи. — Луиза остановила его наступление тычком веера. — Хватит чепуху городить. Не будь ты таким старым и шелудивым, мистер Флетчер, непременно вскружил бы девушке голову своими речами.
— Будем надеяться, — сказал он, предлагая ей руку. — А не пройтись ли нам вдоль речки, покажем городу, каковы люди высшего разбора.
Позднее солнце еще пекло, и над лугом, где давеча паслись олени, колебался раскаленный воздух. Жарко было даже возле речки. Ивы опустили ветви, черные дрозды с красными крыльями сидели в ветвях, разинув клювы. Но зной как будто не утомлял Джорджа. Когда я сказал Луизе, что изумляюсь тому, как этот шелудивый старый жеребец резвится на таком пекле, словно жеребенок, она ответила, что причиной тому — резвое молодое общество. Джордж немедленно согласился.
— При виде молодки старый жеребец всегда резвеет. Особенно в присутствии благородной, длинноногой, кофейного цвета кобылки. — Джордж ускорил шаги, а потом пошел назад, чтобы посмотреть ей в глаза, — У него слюнки текут.
— Я заметила, как ты облизывался.
— Я нагулял аппетит, пока знакомил нашего Нашвилла с мисс Дженни Линн. До того голоден, что готов сжевать китовый ус из одной — как бы это выразиться — невыразимости.
Чтобы не засмеяться, Луиза зашагала быстрее. Джордж пятился перед ней, как рак. Он просил ее удостоить нас удовольствия отужинать в ее обществе. Она сказала, что у нее свои планы на ужин и связаны они с работой, а не с удовольствием — подавать к столу в салон-вагоне.
— Тогда после работы давай встретимся у Хукнера, — предложил Джордж, — И станцуем