– Я вполне разделяю вашу нелюбовь к Мопассану. Но скажите, каких писателей вы предпочитаете?
– Мой самый любимый писатель – Мериме, после него идут Анатоль Франс и Октав Мирбо.
– Какие же произведения Мериме вам особенно нравятся?
– Мне все они нравятся. «Кармен», например, известна всей Японии. Не находите ли вы, что она прекрасна?
– А вы что думаете об этой героине?
– О, мне она, разумеется, очень нравится, – не задумываясь, ответила Рурико и продолжала с милой улыбкой: – Я думаю, что убийство возлюбленной, пусть даже вероломной, не что иное, как насилие, произвол. Мужчина считает вполне естественным для себя любить то одну женщину, то другую, но если женщина себе такое позволит, ее сразу же осудят и начнут упрекать. Поэтому Хозе, убивший Кармен, вызывает во мне глубокое возмущение. – Рурико слегка покраснела от возбуждения и стала еще прекраснее.
Синъитиро впервые в жизни встретил женщину, с которой мог беседовать, как с равной, и невольно вспомнил свою жену. Она, несомненно, была мила, скромна, верна и послушна. Но во вкусах и мыслях между ними лежала глубокая пропасть. Она была прекрасной собеседницей, когда речь шла о погоде, нарядах, еде, но стоило Синъитиро заговорить с ней на более отвлеченную тему, как он тотчас же испытывал неудовлетворенность, словно перед ним была школьница. Если при восхождении на гору кто- нибудь отстанет на одно или два тё [35], ему можно крикнуть, подать знак рукой, если же на двадцать или тридцать те – сделать ничего нельзя. Так и Синъитиро ничего не мог сделать с Сидзуко, ибо чересчур велика была между ними разница и в духовном и в умственном отношении. Но Синъитиро старался нс думать об этом. Чего он мог требовать от жены, если все японские женщины находились в общем на одинаковом уровне развития. Это было одним из недостатков японского общества, японской культуры. Ио сегодня Синъитиро понял, что есть в Японии женщины, нисколько не уступающие мужчинам в интеллектуальном развитии. Короткий разговор с госпожой Рурико принес ему огромное удовлетворение. Он не заметил, как пролетели эти драгоценные минуты, – машина, замедлив скорость, уже ехала по мосту Мансэйбаси.
– Я глубоко признателен вам за внимание! – сказал Синъитиро, готовясь выйти из машины.
Но Рурико, будто вдруг вспомнив о чем-то, спросила:
– Скажите, пожалуйста, вы свободны сегодня вечером?
Поднявшийся было с места Синъитиро снова сел.
– Как следует понимать ваш вопрос?
– Я хотела узнать, не заняты ли вы сегодня чем-нибудь дома?
– Нет… не занят, – ответил Синъитиро, с любопытством ожидая, что она скажет дальше.
– Я хотела… – Она сделала паузу и продолжала: – Я пригласила пианистов, брата и сестру, в Императорский театр, а после театра поужинать. Я купила заранее ложу. Но они отказались, сославшись на какие-то неотложные дела. И вот мне приходится ехать в театр одной. Но я буду скучать там в одиночестве. Не составите ли мне компанию? Я была бы вам очень благодарна за это!
Рурико говорила таким тоном, что отказать ей было трудно, и сердце Синъитиро учащенно забилось от столь неожиданного предложения. Время, проведенное в ее обществе, наполнило его невыразимым блаженством. Ее мелодичный голос, пленительная улыбка, блестящий ум вызвали у Синъитиро неподдельное восхищение, обогатили его духовно. Провести с нею вечер казалось Синъитиро несбыточным счастьем. Он уже хотел ответить согласием, но вспомнил о жене. Ведь он сказал ей, что едет провожать распорядителя фирмы, а это могло занять самое большее два часа. Он очень огорчит ее, если задержится допоздна. Его размышления прервала Рурико:
– Долго же вы думаете! Могли бы и побыстрее ответить. – В ее голосе было столько высокомерия, что каждое слово больно ранило сердце Синъитиро.
Рурико пристально смотрела на Синъитиро, и ее тонкая, завораживающая красота вытеснила образ милой и скромной Сидзуко.
«У меня впереди целая вереница вечеров, которые я проведу с Сидзуко. Но, представится ли мне еще случай провести вечер с такой очаровательной женщиной? Если я упущу его…»
Сердце Синъитиро забилось, как у вырвавшейся из клетки птицы, и он наконец решился:
– Если только это не поставит вас в неловкое положение, то я охотно составлю вам компанию.
– А-а! Значит, вы согласны? Тогда едемте сейчас же в Маруноути.
Последние слова Рурико произнесла громко, чтобы их слышал шофер. Заглохший было мотор снова загудел, машина повернула и помчалась по Судатё, ловко пробираясь через толпу. Видимо, мостовая возле трамвайной линии была в неисправности, потому что машину то и дело подбрасывало. При каждом толчке сердце Синъитиро сладко замирало.
– Простите за нескромный вопрос, вы женаты?
– Да, женат.
– Надо бы предупредить вашу жену, что вы задержитесь, не то она будет волноваться.
– Нет, нисколько, – ответил Синъитиро, но в голосе его звучала тревога.
Войдя в южный подъезд Императорского театра и поднимаясь по лестнице, Синъитиро снова ощутил сильную робость при мысли о том, что вот сейчас он войдет в это великолепное здание, где собирается весь высший свет, да еще с такой очаровательной женщиной, привлекающей к себе всеобщее внимание. Но опасения его окапались напрасными. Спектакль уже начался, и в вестибюле им встретилось не то два, не то три опоздавших зрителя, которые спешили занять свои места. Очутившись в первом ряду пустой ложи рядом с госпожой Рурико, Синъитиро немного успокоился. Ему было приятно, что в зале полутемно, не то что на сцене, залитой ярким светом.
Несколько минут Рурико смотрела на сцену, потом вдруг, обращаясь к Синъитиро, сказала:
– Я привезла вас в театр, а вам, быть может, здесь совсем не интересно?
– Л Нет, отчего же, я очень люблю театр, только не нынешний Кабуки
