распечатывая, но рядом стояла жена, у которой это могло вызвать подозрение. Синъитиро неуверенно вскрыл конверт и сразу ощутил запах дорогих духов. Но сейчас это не произвело на него никакого впечатления. Он отнесся к письму госпожи Рурико с отвращением, как к вражескому посланию, однако жадно пробежал его глазами.
Пока Синъитиро читал письмо, в нем снова шевельнулось, словно раненая змея, мучительно-сладостное воспоминание о госпоже Рурико. Быть может, в том, что она пишет, есть доля истины? Быть может, ей и в самом деле надоели полные лести слова, опротивела ложь и она искренне жаждет сильного, чистого и глубокого чувства? Перед глазами Синъитиро вновь всплыло ее прелестное, словно выточенное из мрамора, лицо. Но его тотчас же заслонило мертвое лицо погибшего юноши и лицо его брата, которого он только что видел.
– Если вам надо ехать по какому-то срочному делу, поторопитесь! – простосердечно, без всяких подозрений сказала Сидзуко, и в этот момент Синъитиро подумал о том, что его долг швырнуть в лицо госпоже Рурико не только часы погибшего юноши, но еще и это письмо, полное лести и лжи. Хоть этим он искупит свою вину перед женой и докажет ей свою любовь.
И Синъитиро, покраснев, обратился не то к жене, не то к шоферу:
– В таком случае едемте, только скорее! Я сейчас же вернусь!
От волнения Синъитиро била дрожь.
– Слушаю-с! – ответил шофер. – Мигом домчу вас до дому, тут и езды минут семь, не больше.
Шофер и его подручный легко вскочили в машину. За ними последовал Синъитиро. Стараясь не смотреть на жену, он виновато сказал ей:
– Я сейчас же вернусь!
Машина уже готова была сорваться с места, но тут Синъитиро спохватился и, высунувшись из машины, крикнул:
– Эй, Сидзуко! В правом ящике моего книжного шкафа лежит записная книжка. Принеси ее мне!
– Сию минуту!
Взяв у жены дневник Аоки Дзюна, Синъитиро подумал: «Это будет моим оружием!»
Синъитиро не заметил, как они домчались до Гобантё. Он не отдавал себе отчета в своем поступке, перед ним лишь с лихорадочной быстротой проносились образы госпожи Рурико, жены, брата Аоки Дзюна и всех, кого он видел сегодня в салоне. Но в этом хаосе, царившем у него в голове, одна мысль была четкой и ясной: он должен во чтобы то ни стало уличить госпожу Рурико во лжи.
В этот момент машина въехала в те самые ворота, в которые Синъитиро решил никогда больше не входить. Он поднялся по той же самой лестнице, по которой решил никогда больше не подниматься, но уже не испытывал, как в первый раз, восторга и трепета. Гнев и ненависть целиком завладели его душой.
Его встретил не мальчик-слуга, а совсем молоденькая служанка, лет шестнадцати.
– Госпожа давно ждет вас! Проходите, пожалуйста! Синъитиро был так взволнован, что не поблагодарил
девочку даже приветливой улыбкой, и молча последовал за ней. Служанка повела его не в салон, а в комнату, находившуюся сразу за лестницей. Это был кабинет госпожи Рурико.
Однако Рурико там не оказалось, и, когда служанка постучала, никто не ответил.
– Госпожа вышла куда-то, подождите ее немного, – сказала служанка, открывая дверь в комнату.
Синъитиро нерешительно переступил порог роскошного кабинета госпожи Рурико. Бледно-розовый ковер, занавеси нежно-голубого цвета, ваза с цветами на пианино, книжный шкаф красного дерева с французскими романами в дорогих переплетах, пейзаж, висевший на стене, видимо, принадлежавший кисти Курбэ, бронзовая статуэтка девочки на камине, – все говорило о тонком, изысканном вкусе хозяйки.
Казалось, здесь витала ее душа, и ненависть Синъитиро стала заметно слабеть. Но он тут же подумал: «Эта комната – сад, полный ядовитых цветов, в который госпожа Рурико завлекает мужчин». Из окон кабинета как раз виден был сад, залитый лучами июльского солнца.
В ожидании госпожи Рурико Синъитиро сидел в кресле с мягкими зелеными подушками, предаваясь размышлениям. Служанка принесла ему сладкий напиток со льдом, а госпожа Рурико все не появлялась. От нечего делать Синъитиро разглядывал комнату. Случайно взгляд его упал на письменный стол красного дерева, где лежало женское стило с изящным золотым рисунком и были разбросаны листки почтовой бумаги. Именно на таком листке было написано полученное от госпожи Рурико письмо.
«Должно быть, она писала его за этим столом», – решил Синъитиро. Вдруг он увидел написанные на одном из листков не то французские, не то английские слова, наклонился и стал с любопытством читать. Каково же было его удивление, когда он прочел написанное по-английски свое собственное имя.
Однако удивление его возросло еще больше, когда он прочел следующие два слова: «Shinichiro, my love!» [51]
Этой фразой был исписан вдоль и поперек весь листок бумаги.
От этой короткой фразы у Синъитиро помутилось в голове, и он почувствовал, к своему великому стыду, что покраснел, словно шестнадцатилетний юноша. Ненависть к госпоже Рурико в любую минуту могла
