— Я рада, что доктор застал тебя дома и ты сам слышал, что он говорил. Мне бы ты не поверил. Теперь тебе ясно, я думаю, что ни о каком конкурсе не может быть речи!
Чарльз просительно посмотрел на жену — мол, пойми же меня!
— Ты так говоришь, Клара, будто он мне чужой, Никто на свете не любит Ричарда так, как я!
— Ладно, не будем торговаться, кто любит его больше, а кто меньше. Но, я думаю, тебе понятно, что ни в каких конкурсах ему теперь участвовать нельзя. Надеюсь, хоть это ты соображаешь своей дубовой башкой?
Чарльз опаздывал на работу. Он уже собрался уходить, но с порога оглянулся и пробурчал;
— Доктор вовсе не говорил, что ему нельзя участвовать!
В ту ночь Ричард почти не спал. Его бросало то в жар, то в холод, голова болела, как гнилой зуб, и казалось, что она весит миллион тонн. Нос заложило, и мальчик тяжело дышал ртом. А горло было так воспалено, будто его исцарапали битым стеклом, Болела грудь и правый бок. Ричард то и дело просыпался, а раз даже подумал, что задыхается, и стал судорожно ловить воздух. Из соседней комнаты прибежала мать. Вдруг мальчик услышал легкий храп, повернув голову, он увидел возле своей постели спящего отца: тот как сидел на стуле, так и уснул, а во рту торчала давно потухшая сигара. Слабая улыбка появилась на воспаленных губах Ричарда,
К утру жар спал и мальчик начал потеть — так сильно он еще никогда не потел, просто исходил потом. Он сбросил с себя все одеяла. Как приятно было ощущать наконец прохладу! К вечеру отец измерил температуру. Оказалось — нормальная.
— Как ты себя чувствуешь, сын? Конкурс был назначен на этот вечер.
— Гораздо лучше, папа.
— Очень рад, сын, очень, очень рад! — Прошло еще четверть часа. — Ну как, лучше тебе, Ричард Вендел? — Отец пощупал его лоб.
— Да, папа, гораздо лучше.
— Господи, что ты никак от ребенка не отвяжешься? — вмешалась мать.
— Ладно, Клара, будет тебе! — Отец вытащил свои дешевенькие карманные часы и нервно покосился на циферблат.
— Отроду не видывала такого человека, как ты! — Клара неторопливо вышла из комнаты и поднялась наверх к младшим дочкам, оставив мужа со своим любимцем сыном.
Отец не терял ни минуты. С ласковыми уговорами он поднял мальчика с постели, бесшумно собрал вещи, одел его в воскресный синий костюм и, выйдя с ним на заснеженную темную улицу, повез в метро до Гарлема.
Было уже далеко за полночь, когда они вернулись домой, но в окне первого этажа еще горел свет, и Ричард почувствовал, что рука отца крепко сжала его плечо. Высокая, статная женщина встретила их у дверей. Она схватила мальчика в объятия, и взгляд ее, обращенный на мужа, обычно добрый, сейчас горел ненавистью. Но она ничего не сказала. Как двухлетнего, раздела Ричарда, дала ему лекарство и уложила в постель.
— Как жаль, Клара, что тебя там не было! Он показал себя замечательно, великолепно! Я никогда еще не испытывал такой гордости! Мой сын будет великим человеком…
— Твой сын! Твой сын! — воскликнула мать. — Тебя послушать, так мне он — никто! Что такое мать, подумаешь! Если тебе дать волю, ты наверняка загубишь его! А уж сегодня-то постарался особенно? Пустоголовый, помешанный старый осел!
— Но ему дали премию, премию! Первую премию! Понимаешь ты или нет?
Она гневно посмотрела на него и погрозила ему пальцем, губы ее дрожали.
— Если с мальчиком что случится, я отдам тебя под суд за убийство, клянусь богом!
Ночью Ричарду стало хуже. Наутро пришел врач, он взглянул на мальчика и обратился к родителям:
— Что у вас произошло? Что вы сделали с вашим сыном?
Отец и мать молчали. Врач закатал рукава, как мастеровой, склонился над постелью и больше часа возился с больным. Окончив осмотр, он заявил:
— Так вот, господа Майлзы, теперь ваш мальчик болен уже серьезно. У него воспаление легких, да еще двухстороннее. Если не будете строго следовать моим предписаниям, вы потеряете сына.
Чарльз так и охнул:
— Господи! — Когда доктор ушел, он разрыдался, как ребенок. — Это я во всем виноват, Клара! Господи, сжалься надо мной! Я недостоин такого прекрасного сына!
Ни в этот день, ни в последующие две недели Чарльз Майлз не ходил на работу. Он неотлучно дежурил у постели сына, лежавшего при смерти. Он ругал себя самыми последними словами, плакал и молился богу, хотя и был неверующий. Не подпускал к Ричарду никого, кроме доктора. Постепенно он выходил сына. Но когда после двухнедельного перерыва Чарльз пошел на службу, оказалось, что он уволен и с этой работы и со второй тоже. И пока он искал себе другую, банк, в котором был заложен его дом, отнял у него крышу над головой. Несколько месяцев спустя Ричард случайно слышал, как отец говорил матери: «Лучше потерять дом, миллион домов, чем потерять такого замечательного сына!» А мать только хмыкнула.
На следующее лето отец заставил его учиться музыке и пению. В музыке успехи Ричарда были далеко не блестящие, но его голосом преподаватель был доволен. Зимой он уже пел в церковном хоре и в школьном певческом кружке.
Через год отец устроился конторщиком в большой оптовый магазин в Бронксе и по-прежнему работал ночным сторожем в Бруклине. Когда мальчики и девочки в школе заводили разговор о том, кем работают их отцы, Ричард с особой гордостью заявлял, что его отец служит в конторе. Значит, отец что-то собой представляет, и это было приятно, потому что некоторые белые ребята вечно хвастались кто отцом- доктором, кто отцом-адвокатом, а негритянским детям не больно-то хотелось рассказывать, чем зарабатывают на жизнь их родители. Не такой уж почет служить у белых господ шофером или лакеем, кухаркой или горничной! Но его-то, Ричарда, отец работает головой, пишет!
Однажды после занятий мальчик вдруг, ни с того ни с сего, решил съездить к отцу на работу. Он не Пошел домой, а сел в метро и отправился в далекий Бронкс. Войдя в магазин, Ричард был поражен: какая громадина, как светло, какой высокий потолок! Мальчик робко прошел по залу, стараясь не привлекать к себе внимания. За письменным столом сидел важного вида белый; отца он пока не видел. Может быть, он попал не в тот магазин? Нет, вроде тот. Так где же отец? Возможно, он работает в одной из этих комнат, на дверях которых прибиты дощечки «Не входить». Придется спросить у кого-нибудь из белых. Ричард собрался с духом и подошел к белому, сидевшему за письменным столом! Тот взглянул на мальчика без неприязни.
— Не будете ли вы любезны сказать, где мне найти мистера Майлза, мистера Чарльза Генри Майлза?
Белый посмотрел на Ричарда сквозь очки в роговой оправе и почесал розоватую лысину.
— Мистер Майлз, мистер Майлз… А, знаю… Пройди вон в ту дверь и ступай по коридору в самый конец!
Ричард открыл массивную дверь, и ему сразу показалось, что он попал совсем в другое место. Здесь было темно, мрачно и тесно от тюков, наваленных до самого потолка. Сердце мальчика тревожно заныло, и под ложечкой засосало.
Отца здесь не было, но Ричард услышал чей-то крик. «Эй, Чарли, малый, долго ли я буду ждать, пока ты притащишь этот паршивый тюк?» Значит, здесь есть еще какой-то Чарли. Ричард не видел, на кого орет этот белый великан, во всяком случае — не на его отца. Но тут показался отец: маленький черный человечек в рабочем комбинезоне, несущий на спине тюк вдвое больше его самого. Он ступал носками врозь — Ричард сразу узнал его по походке. Мальчика даже бросило в жар, словно его лихорадка схватила, слезы выступили на глазах и покатились по щекам. Он так и застыл на месте, не в силах отвести взгляд от щуплой фигурки, согнувшейся в три погибели под тяжестью громадной ноши. Он стоял и смотрел, как маленький негр подошел к белому, сбросил тюк у его ног и, тяжело отдуваясь, утер потное лицо. «
— Оттащи-ка эту штуку подальше, Чарли, вон туда!
