Отец согнулся и снова подставил плечо, а белый протянул руку и ущипнул его. Ущипнул отца! Отца!
Чарльз Майлз резко выпрямился и посмотрел в лицо белому.
— Ты чего это, Чарли? Провались я на месте, если я когда-нибудь встречал такого идиотского малого, как ты!
Белому было смешно. А отцу — нет. Он смотрел на белого, и его маленькие карие глаза горели гневом.
— Не смейте! Не смейте больше никогда тая делать! Не то я схвачу первое, что попадется под руку и размозжу вам череп! Еще один случай, и я заявлю мистеру Янгу! К черту эту работу! Сил нет терпеть!
— Ну что ты раскипятился, Чарли? — как из тумана, донесся до Ричарда голос белого.
Ричард проскользнул обратно в зал, он весь трясся от стыда и волнения, но где-то в глубине души постепенно нарастала гордость, она искала себе выхода, рвалась наружу стремительно и яростно, и слезы, горячие и соленые, текли у него по щекам. Очутившись на улице, где царила весна, мальчик вытер глаза и улыбнулся понимающей улыбкой, почти физически ощущая, что становится взрослым. Теперь-то он знает, чего стоит его отцу быть таким отцом, и ему стало стыдно, что до сих пор он не ценил его, как это следовало. Удивительно все-таки, почему же отец обманывал семью, говорил, что работает в конторе, и еще интересно: знает ли мама правду? Но среди всех одолевавших Ричарда чувств главным было чувство гордости и любви к отцу; и хоть он только что плакал, как ребенок, в какой-то мере это был уже взрослый человек, познавший жизнь. Через неделю Ричи нашел себе вечернюю работу в бакалейной лавке, недалеко от дома.
Ричард окончил среднюю школу вторым в классе. Чарльз Майлз похлопал сына по спине.
— Ничего, сынок, я знаю, что на самом деле ты первый! Они отняли у тебя первое место только потому, что ты — Ричард Вендел Майлз, негр.
Ричард посмотрел на него.
— Ладно уж тебе, папа!
Отец настаивал, чтобы он пошел сразу в колледж, но Ричарду хотелось прежде поработать, накопить немного денег, а уж потом продолжать учение.
— Нет, у тебя не должно быть никакой другой мысли, кроме как о колледже! Не думай ни о каком заработке! Успеешь еще наработаться, когда закончишь образование. А сейчас куда тебя возьмут и сколько, думаешь, тебе будут платить?
Мальчик поглядел на отца, сидевшего напротив него за столом.
— Я просто не могу себе позволить жить легкой жизнью, когда ты работаешь на меня, как каторжный!
— Ну, знаешь, сын, учиться в колледже так же трудно, как и ходить каждый день на работу! Умственный труд куда сложнее и ответственнее, чем физический. Пойми, сын, ведь ради этого я всю жизнь гнул спину! Кстати, у нас есть чем платить за первый год: деньги лежат на книжке. Помнишь премию от того конкурса?
Юноша уставился в тарелку, потом глянул на мать и сестер. Он знал, что никто его не поддержит. Все они заодно: образование, мол, нынче необходимо каждому, а уж негру и подавно! Он должен хорошо подготовиться, чтобы не прозевать свою судьбу — ведь судьба стучится к человеку лишь один раз!
Ричард устало зажмурился: старая песня! И, между прочим, отец сам себе противоречит! То он говорит: «Негру нигде в Америке не дают ходу. Нет у него никаких возможностей!» А через минуту заявляет: «У кого есть божий дар, тот выйдет в люди. Он должен только быть хорошо подготовленным!» Ричард понимал, что отец заставит его поступить в колледж и будет тянуть его вперед и вверх до тех пор, пока он, Ричард, решительно не воспротивится тому, чтобы его тянули вверх, вперед или в какую бы то ни было сторону…
Колледж был в конце концов не так уж плох.
В колледже он усвоил: пей, но не напивайся допьяна; знай все, что требуется, по части женщин; будь учтив, слушай речи молодых негров о том, — что не существует ни бога, ни загробной жизни; постоянно делай вид, будто ты забыл, что ты негр и обучаешься в негритянском учебном заведении. Колледж олицетворял товарищество, идеализм и индивидуализм; усиленные занятия — не то что прежде, книги, книги, горы книг; либеральные воззрения и радикальные воззрения, модные термины «реакционер» и «консерватор», театр Говарда и последние новинки джаза. Что еще входило в понятие «колледж»? Великолепная обширная территория, утопающая в зелени. Юноши и девушки. И черт знает сколько всякой всячины. Это была настоящая жизнь, но она не казалась настоящей, по крайней мере первое время. Какой-то огромный клубок утонченной лжи…
— Добивайся своей цели, сын! Не забывай этого! — наставлял Ричарда отец. — Как бы ни захватила тебя университетская жизнь, помни в первую очередь о своей цели! Это очень важная вещь!
Однако, прежде чем добиваться цели, надо было определить ее самому себе, а это оказалось не так-то просто. Для чего, собственно, он здесь? Неужели лишь для того, чтобы подготовиться в нужный момент «схватить быка за рога»? Нет, должны быть еще какие-то побуждения, кроме тех, о которых говорили все эти бесчисленные будущие «бакалавры наук»: «Я решил заняться медицинской лавочкой. Сделаюсь знаменитым доктором, буду зашибать деньгу!» Кто называл медицинскую лавочку, кто — адвокатскую лавочку, кто — педагогическую лавочку, а кто — поповскую лавочку. Последняя была известна также как «рай небесный», но некоторые парни называли ее еще и «рай земной». И все одно: лавочка, лавочка, лавочка…
Ректор университета говорил студентам, собравшимся в университетской церкви, своим красивым бархатным басом:
— Юноши и девушки, на вашу долю выпало счастье обучаться в этих древних стенах. На вас лежит очень серьезная ответственность по отношению к себе и к вашим семьям, а превыше всего — к вашему народу!
Эти слова нашли горячий отклик в душе Ричарда; он оглянулся вокруг и увидел множество серьезных, озабоченных и циничных лиц студентов. Он вспомнил отца и почувствовал себя чужим в этой среде, но в то же время и частью этой среды. Сколько жертв потребовалось от его семьи и от семей других студентов, чтобы все они могли учиться здесь. Сколько миллионов тони белья было перестирано у белых, сколько перенесено тяжелой клади, сколько тысяч этажей изъезжено в кабинах лифтов…
Голос ректора вернул Ричарда под своды церкви:
— Вы должны приготовиться к тому, чтобы служить своему народу!
Отец приезжал к нему из Нью-Йорка на воскресенье всякий раз, когда мог себе это позволить, часто даже, когда не мог. Однажды он явился во время весенней сессии и предложил Ричарду позаниматься с ним перед экзаменами. Ричард был рад, что его соседа по комнате не оказалось дома в эту минуту.
— Ну нет, спасибо! — ответил он отцу.
Они негромко заспорили, но Ричард был непоколебим.
— Нянчить меня больше не надо, — сказал он, — я уже вышел из пеленок. Прошу это запомнить!
Чарльз Майлз посмотрел на сына такими глазами, будто видел его первым раз в жизни.
На втором курсе у Ричарда появился другой сосед по комнате — Рэндольф Уэйнрайт. Рэнди — сын железнодорожника из Чикаго — был настоящий всезнайка. Он вовлек Ричарда в разные студенческие организации в стенах университета и за его пределами. Студенты звали его Рэнди-радикал и еще — Ричардова старушка. За «старушку» Ричард сердился еще на прежнего соседа, который частенько называл его «своей старушкой». А тот отшучивался:
— Ну что тут особенного! В общежитии всегда так называют того, кто заботится о своем соседе, следит и присматривает за ним, вроде как старушка. Так ведь? Ох, беда с вами, новичками, обидчивые черти!
