— А я разве не благоразумен? — обиженно ответил он. — Тебе бы быть такой и хоть чуточку человечнее! — Он снова привлек Хэнк к себе и заключил в объятия. И тут она вдруг ожила, пламя, сжигавшее Ричарда, охватило и ее.
— Люблю тебя, Ричи, ненаглядный мой!
На улице гудели автомобили, дул ветер, накрапывал дождь, а в комнате была любовь. А потом, усталые, обессиленные, они заснули в объятиях друг друга.
На следующий день было воскресенье. Рэнди Уэйнрайт уже успел позавтракать и, войдя в комнату в общежитии, увидел, что Ричард сидит на своей постели. Рэнди повернулся к нему спиной и запел:
Где ты, старушка, ночь пропадала, Где ты, старушка, платье измяла?
Он повторял это до тех пор, пока Ричард не вскочил на ноги.
— Черт побери, Рэнди, ты что, меня за ребенка принимаешь? Я в твои дела не лезу, так и ты в мои не суйся!
Рэнди подошел и посмотрел ему в глаза.
— Послушай, старушка, для меня лично и еще для многих людей в этом городе имя Хэнк очень много значит. Особенно для женщин, работающих с ней в ресторане. Поэтому советую тебе относиться к ней с уважением, а не так, как принято у нашего брата. Сам знаешь, что ребята в общежитии болтают о женщинах, как они им лгут, смеются над ними: эта дура набитая, та дура набитая… А с Хэнк ты так не смей, я этого не допущу…..
— У меня в отношении Хэнк самые серьезные намерения, — сказал Ричард. — Так что, Рэнди, можешь не беспокоиться!
В одну из суббот на исходе мая Чарльз Генри Майлз познакомился с Хэнк Сондерс. За обедом он держал себя очень вежливо, был любезен и предупредителен. После обеда все втроем: он, Ричард и Хэнк — пошли в кино на Ю-стрит.
— Твое общежитие ведь близко, — сказал Чарльз Майлз сыну, когда, проводив Хэнк до дому, они остались одни. — Давай пройдемся пешком. Вечер-то какой замечательный!
— Ладно, — ответил Ричард, догадываясь, что предстоит разговор.
— Хэнриетта — очень милая девушка. Очень, очень симпатичная молодая особа, — начал отец.
— По-моему, тоже.
— Она живет с семьей?
— Нет, да у нее, собственно говоря, и нет никого. Она одинокая.
— Жаль ее, — заметил отец. Ричард промолчал.
— Она тоже учится в университете? — продолжал допрос отец.
— Нет.
— А где же — в педагогическом училище?
— Нет, отец, она нигде не учится.
Они свернули на залитую неоновыми огнями Ю-стрит, полную автомашин и пешеходов — белых и негров.
— О, понимаю, — сказал негромко Чарльз. — Значит, служит в каком-нибудь правительственном учреждении?
Сын остановился и посмотрел на него.
— Что ты, отец, ходишь вокруг да около? Давай уж лучше начистоту. Я готов тебе все о ней рассказать. Она кончила среднюю школу, а дальше учиться у нее не было средств. Она работает в ресторане в центре, трудится как проклятая целый день, но она в пятьдесят раз лучше, чем все эти девицы из университета, у которых только один интерес в жизни — как бы отбелить свою кожу. — Ричард так волновался, что не мог говорить. — Отец, она замечательный человек! В ней нет ни капли эгоизма, она добрая, она умница. Никакой колледж не научит тому, чему я от нее научился.
Глаза отца растерянно забегали.
— Понимаю, — пробормотал он, идя дальше рядом с Ричардом. — Да ты не волнуйся, сын! — До самой Джорджия-авеню шагали молча, потом отец заговорил: — Все равно, Ричард, тебе рано думать о женщинах, у тебя еще вся жизнь впереди. А теперь надо запасаться знаниями, и пусть никакая сила тебе не мешает. Никакая решительно. А уж когда будут у тебя знания, никто их не отнимет. Профессия — это
главное… Профессия… Вот станешь адвокатом, тогда самое время будет интересоваться женщинами. Выберешь любую, себе подстать. Такую, какая способна подняться по общественной лестнице вместе с тобой. А пока, Ричард Вендел, ты должен быть осторожен. Держи себя все время в руках! Бывают такие обманщицы женщины!
Пот заливал глаза Ричарда, он шел, как слепой.
— Ты не прав, отец, когда так говоришь про Хэнк! Перестань! Ты сам не знаешь, что выдумываешь, и я не хочу слышать ни одного слова!
— Но послушай, Ричард…
— Отец, я не собираюсь тебя обижать. И сердиться на тебя не хочу, так что давай прекратим разговор о Хэнк!
— Ладно, ладно, Ричи. Только еще раз напоминаю: будь осторожен.
— Отец, ты женился на маме, когда вы оба были очень молоды. И что: ты жалеешь об этом? Скажи, жалеешь? Она тебя не обманывала. А ведь тоже не училась в колледже!
— Я тебе одно говорю, сын: раньше добейся своей цели. Закончи образование. Получи профессию, создай себе независимое положение, обеспечь постоянный заработок. Я не хотел тебе говорить, но у нас уже больше нет нашего киоска, пришлось закрыть его. Мы потеряли все, что у нас было. Думал не огорчать тебя, но я очутился на улице и приходится снова идти внаймы к белым. Помогать им наживаться.
Ричард боялся глянуть отцу в глаза. Он вспомнил, как его гордый отец бросил службу и открыл маленький кондитерский киоск за квартал от метро.
— С того дня, когда я еще юношей приехал сюда на Север, — продолжал Генри Майлз, — я все время боролся за то, чтобы добиться хоть мало-мальски обеспеченной жизни. И вот сейчас это так же далеко от меня, как тогда. Это… это просто несбыточная фантазия… А ведь я еще не старик, но я устал, сын, а мать больна. У нас обоих нет уже больше никаких сил.
Ричард посмотрел в затуманенные отцовские глаза, чувствуя, как его самого начинают душить слезы. Он украдкой отвернулся, вытер глаза, потом обнял отца и повел его в общежитие.
Осенью Ричард не вернулся в университет. Он поступил в Нью-Йоркский городской колледж. Отец заявил, что ему не по средствам содержать сына в другом городе, но Ричард понимал, что не это главная причина. Хотя Ричард не любил писать письма, но Хэнк он писал аккуратно, по крайней мере весь первый семестр. Однако когда он втянулся в многообразную жизнь колледжа, у него появилось столько всяких дел, что едва хватало времени на занятия, а уж о письмах и говорить нечего. Он поступил на работу в гостиницу, стал членом профсоюза. Отец возражал — ему казалось, что служба мешает занятиям сына. Но Ричард настоял на своем. По ночам в гостинице бывало столько дел, что, не успев отдохнуть, Ричард утром засыпал в аудитории. Но это не ослабило его воли. Теперь на длинные письма Хэнк он иногда отвечал открыткой; кончилось тем, что она тоже стала присылать ему открытки. Один раз Ричард съездил в Вашингтон и пробыл там субботу и воскресенье; он заметил, что Хэнк очень плохо выглядит — похудела, начала кашлять. Рэнди Уэйнрайт пожаловался ему, что Хэнк совсем себя не бережет, страшно много работает, оттого и хворает, и что она никого не признает, кроме Ричарда Майлза. Из-за этой поездки отец устроил Ричарду невероятный скандал.
После их встречи переписка ненадолго оживилась. Но Ричарда так увлекали в колледже все эти либералы и радикалы, негры и белые, что он не находил свободной минутки. Вечно его куда-нибудь выбирали: то членом одной комиссии, то председателем другой. Иногда его выбирали только потому, что надо было выбрать негра, но от такого избрания для видимости он отказывался.
Переписка с Хэнк опять пошла на убыль, а потом и вовсе прекратилась.
Ричард пел соло баритоном в хоровом кружке. Отец заставил его также вступить в дискуссионный клуб, и он делал там замечательные успехи, превратился в заправского оратора, говорил грудным голосом, как его учили. И Ричарда наперебой приглашали выступать в разных местах. Он стал членом многих
