Мы здесь ненадолго; единственную дорогу очень скоро так заметет снегом, что уже не проедет никакой транспорт.
Неровная тропинка ведет к крестьянскому дому, в котором должен находиться перевязочный пункт. Перед дверью стоят плоские сани. Санитары перекладывают закутанных раненых на носилки и несут в дом.
Вот на санях прибывает еще одна колонна раненых. Я иду вдоль ряда людей, склоняясь над каждым, чтобы прочитать записки, прикрепленные к одежде. Почти все серо-синего цвета. От мороза они впали в полную апатию, некоторые даже потеряли сознание. Руки, ноги окоченели, одеяла покрылись толстым слоем снега. Что же нам с ними делать? Есть ли какое-нибудь помещение, хоть сарай, в котором можно было бы отогреть раненых? Нет, ничего подобного здесь нет. Нужно ставить палатки, и как можно скорее.
Не так-то легко открыть дверь в крестьянскую избу, преодолевая напор ветра. Поднявшись по небольшой деревянной лестнице, я оказываюсь еще перед одной дверью, ведущей в чрезмерно натопленную, примитивную крестьянскую комнату. Здесь в плачевных условиях работает молодой врач. Посреди комнаты он соорудил полевой операционный стол, на котором лежит человек с черепным ранением. Раненый находится в бессознательном состоянии, повернутая набок голова уложена на соломенную подушку. Зона операции даже не покрыта тканью, рана вся на виду. И таким образом молодой доктор хочет провести операцию и вылечить человека.
Так дело не пойдет. Поэтому я обращаюсь к нему:
– Пожалуйста, оставьте его мне. У вас налажена связь с дивизионным врачом или с полевым госпиталем? Если да, немедленно позвоните туда и скажите, что нужны палатки и подкрепление, только пошевеливайтесь! Сделайте это по моему поручению, только как можно скорее. Затем позаботьтесь обо всех раненых, которые ждут снаружи, тяжелых сразу же отправляйте дальше в Заболотье. Это всего в трех-четырех километрах отсюда. Здесь мы не сумеем оказать им помощь как нужно.
Он уходит. Я надеваю резиновый фартук и мою руки, в то время как санитар бреет голову раненого. Затем мы ее как следует накрываем. Раздвинув в стороны края раны, можно увидеть, что выстрелом задеты кости черепа. Отдельные отломки теменной кости легко извлекаются наружу. Твердая мозговая оболочка совсем не повреждена. Очевидно, что в сам мозг не проникло ни одного осколка. Рану можно легко сшить несколькими швами. После этого сшивается кожа на голове. Наложить повязку может кто-нибудь еще, поскольку своей очереди дожидается уже следующий раненый.
В небольшой операционной один человек должен непрерывно топить помещение, а то еще чего доброго раненые, с которых нам приходится снимать одежду, умрут, а наши руки окоченеют от холода.
Примерно через час возвращается молодой врач-ассистент. Он старался изо всех сил и многого достиг. Подкрепление и палатки должны быть уже в пути.
– Главное сделано, доктор. Пожалуйста, продолжайте работать. Я не могу здесь оставаться, в других местах тоже нужна помощь.
Юноша печально смотрит на меня; он ничего не может поделать с тем, что его поставили на это ответственное место, где на самом деле должен находиться опытный военный хирург.
Нам сообщили, что в лазарет на санях везут триста раненых. Мы ждем их напрасно. После обеда их все еще нет в Григорове. Они вообще не появляются. Ни один человек не знает, что с ними произошло.
Время поджимает, пора ехать дальше.
– Желаю удачи! – Я протягиваю доктору руку.
Густель стоит наготове. Ему опять пришлось долго ждать. Мы пробираемся к автомобилю, еще раз проходя мимо разрушенной деревни, разбомбленных домов, обнаженных тел. Их укрывает падающий снег. Я совершенно не могу понять, почему все мертвые абсолютно обнажены. Может быть, бомбежка началась, когда они спали? Или с них просто сняли одежду? В России все возможно.
Снега намело уже почти с полметра. Вся дорога в снегу, к счастью, он еще довольно мягкий, и навстречу нам никто не едет. Мы отчаянно продираемся сквозь снежные сугробы обратно к главной дороге и успеваем, прямо скажем, в последний момент.
Между тем операция «Брюкеншлаг» разворачивается в полную силу. Отряды егерей продолжают наступать, пересекая замерзшее русло Полисти. Один егерский полк доходит до деревни Учно, другой захватывает Лисьи Горки. За Порусьей они собираются проникнуть на территорию леса. Артиллерия и бомбардировщики прокладывают им путь. В бой вступают белые танки.
Мы снова замечаем в небе стаю бомбардировщиков: внезапно, поворачивая на одно крыло, они с ревом бросаются на свои цели. Раздается такой гул, словно воют иерихонские трубы. Земля содрогается под мощными ударами. Захватывается участок реки, к вечеру нашим войскам удается перебраться через замерзшую речку. Такого сильного удара русские, конечно, не ожидали.
Выехав на шоссе, мы поворачиваем на запад. В местечке Великое Село находится следующий перевязочный пункт егерской дивизии. Людей разместили в церкви. Здесь есть даже бензоколонка. Пока Густель заправляет автомобиль, я осматриваю только что доставленных раненых. Им оказана квалифицированная помощь. Этот перевязочный пункт мог бы разгрузить Григорово. Я описываю сложившееся там тяжелое положение весьма понятливому главному врачу. Он собирается немедленно отправить туда санитарные машины, по крайней мере до поворота на Григорово. От деревни раненых можно везти на санях. Мы тотчас же сообщаем об этом доктору в Григорово.
Дальше по дороге расположен населенный пункт Алексино, где находится одна из важнейших медико- санитарных баз группы Зейдлица. Алексино – это жалкое захолустье, и полевой госпиталь производит такое же жалкое впечатление. Многое здесь зависит от главного врача, который имеет довольно беспомощный вид и не знает, что делать. Нам срочно требуется подкрепление. Пока я высказываю свои предложения, прибывает огромный поток раненых. За короткое время сообщают о ста вновь поступивших. Все пострадали в сражениях сегодня утром. Ожидается еще семьдесят человек. Моментально начинается операционная суматоха. Приходится здесь остаться. Я помогаю оперировать весь день и всю ночь до утра. Лишь после обеда основная часть работы завершена.
В километре от Алексина расположена Тулебля, прямо рядом с железной дорогой, ведущей в Старую Руссу. До приемного пункта уже невозможно добраться на автомобиле, поскольку узкая дорога совершенно занесена снегом. Сопротивляясь сильным порывам ветра, мы пробираемся по сугробам и обнаруживаем безупречные бараки, а также видим, что работа медико-санитарной службы хорошо организована и налажена. Правда, железная дорога перекрыта. Плохо! Теперь раненых можно вывозить отсюда только в южном направлении до Волоти и в Городцы или поручить эвакуацию дежурному подразделению воздушной медико-санитарной службы, которое было организовано здесь всего три дня назад и, естественно, не имеет еще никакого опыта.
Около трех часов мы выезжаем из Алексина и едем обратно на юг с целью пробиться в Сольцы. Навстречу нам попадается колонна из нескольких батальонов легкой егерской дивизии. Бравые парни, маршируя образцовым строем, проходят мимо нас в сопровождении своих вьючных животных. Сердце замирает, когда осознаешь, что им предстоит, куда их ведут, на какое сражение.
Из-за бесконечных остановок и затрудненного движения мы теряем много времени, и постепенно опускаются такие опасные сумерки.
Без вести пропавшие
Вместо того чтобы утихнуть, метель все усиливается. Сквозь снежную пургу уже почти ничего не видать. Неприятное положение, поскольку до Сольцов еще далеко. Уже давно наступили сумерки и включены фары. В полутьме приходится пробираться сквозь узкий проезд между огромными сугробами. Поверх снеговых стен по краям образовались «карнизы», готовые обрушиться в любую минуту. Колею уже снова занесло снегом, колеса постоянно буксуют.
Мы одни, вокруг ни живой души, ни машины, ни деревеньки. Автомобиль ползет все медленнее и медленнее. Густель переключает передачу. Внезапно мы застреваем посреди дороги. Она такая узкая, что развернуться просто невозможно. Остановившись в глубоком снегу, машина не сдвигается ни на шаг.
Мы вылезаем из автомобиля, берем лопаты и принимаемся выгребать снег из-под передних колес. Затем Густель снова садится за руль, двигатель все еще работает. Он переключается на первую передачу. Машина дергается, но колеса не трогаются с места, они продолжают буксовать в снегу, не имея никакой опоры. Под ними – твердый лед. Нам удается продвинуться еще на полметра, а дальше – никак.
– Густель! – кричу я. – Подай немного назад и попробуй разогнаться!
