Хэлл слегка привстал и дернул подбородком. Послы поднялись, оправили фалды сзади, молча поклонились и пошли к дверям. Выйдя в коридор, они увидели, что их ждет лифт — старичок лифтер держал дверцу открытой. Он, очевидно, знал, что на этот раз послы не задержатся.
Номура и Курусу спустились вниз, в холл, и взяли у гардеробщика пальто. Никто из чиновников азиатского отдела не провожал их.
Вернувшись в посольство, послы поднялись по главной лестнице и прошли в гостиную. Номура швырнул пальто на рояль, а Курусу прямо в пальто плюхнулся в кресло, засунул руку в карман и нашел там платок.
В гостиную вошел морской атташе и оставил дверь открытой. В соседней комнате гремел радиоприемник: передавали сообщение о налете японских бомбардировщиков на базу тихоокеанского флота США.
Жена советника с поклоном вошла в комнату, поставила на столик чайник и чашечки и, поклонившись, вышла. Номура налил чай себе и Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту западный этикет.
Со стороны коридора доносилось гудение электрической бумагорезки. В ней перемалывались шифранты и дешифранты. Номура посмотрел на портрет императора над роялем, встал и поправил сзади фалды. Курусу снял пальто и тоже встал навытяжку. Оба посла одновременно отвесили поясной поклон изображению императора в парадном мундире и в каскетке с белым султаном.
2
Донахью посмотрел на часы.
— Сейчас без четверти два. По гавайскому времени — восемь пятнадцать утра.
Уайт с нетерпением ждал. Сержант-телефонист отнял трубку от уха и доложил:
— Готово. У аппарата капитан-лейтенант Шривер. Слышимость неважная.
Донахью взял трубку:
— Это вы, Шривер? Говорит Донахью. Слышите меня? Передаю трубку Уайту, он сходит с ума.
Уайт схватил трубку, взглянув с благодарностью на своего друга. Тот сделал для Уайта все — добился в конце концов разрешения у контр-адмирала Нойза использовать его личный телефон особого назначения.
— Энди, доброе утро! Это я, Уайт. Как дела насчет… Алло, алло!
Уайт подул в трубку, но ничего не было слышно. Затем раздался какой-то свист, потом треск, опять свист и наконец сквозь шум донесся голос Шривера:
— Алло, это Ник? Разговор прекращаю, у нас ад…
— Что?
— Ад, ад! Японские самолеты… минут десять тому назад начали. Все горит, все к черту!
Снова затрещало в трубке — все громче и громче. Уайт повернулся к Донахью и крикнул:
— Японцы бомбят Пёрл-Харбор! Недавно начали.
— Бомбят? — Донахью приоткрыл рот и поднес руку ко лбу. Потом потряс головой. — Н-не понимаю… Ведь был же сигнал… тот самый. Мы не могли спутать.
— Нет, спутали! — заорал Уайт.– Спутали!
— Надо сообщить, — пробормотал Донахью. — Идем.
Донахью побежал к Уилкинсону, а Уайт — в бюро. Дверь бюро была закрыта на ключ, все куда-то ушли. Вероятно, уже узнали обо всем и помчались в управление связи или в адъютантскую Хозяина.
Уайт направился в дешифровочный сектор. У лестницы его окликнул Донахью:
— Никки, мне приказано лететь на Гавайи. У Уолша гнойный аппендицит, его отвезли в госпиталь. Я сказал насчет тебя. Будешь допрашивать пленных японцев.
— А ты?
— У меня будет другое дело.
— Какое?
— После скажу.
— Когда летим?
— Через несколько часов. Приказано взять еще одного знающего японский. Кого возьмем?
— Пейджа.
— Великолепно. Разыщи его и лети ко мне.
Уайт протянул ему руку.
— Уолт, спасибо тебе за все, ты настоящий друг.
Донахью скорчил гримасу:
— Соберись поскорей.
3
Уже светало, когда они прилетели на аэродром в юго-западной части острова Оаху. Этот маленький учебный аэродром пострадал не так сильно, как другие. Их встретил Шривер. Он был без фуражки, в рубашке морского пехотинца и в брюках, изодранных и испачканных кровью и копотью. У остальных чинов флотской контрразведки был такой же вид.
— Ранены? — вскрикнул Донахью, спрыгнув с трапа на траву.
Шривер устало улыбнулся:
— Нет, помогал перетаскивать убитых и раненых.
— Арестовали того корейца?
— Какого?
— Как какого? Главаря красной агентуры.
Шривер дернул плечом:
— Ах вы вот о чем. Это дело ведет Эф-Би-Ай. Не знаю.
Донахью хлопнул себя по бокам:
— Как не знаете? Это же очень важное дело!
— Сейчас надо заниматься не этим.
— Везите меня прямо в Эф-Би-Ай.
Шривер показал на машину:
— Хорошо. Мы поедем не в Пёрл-Харбор, там сейчас орудуют санитары, саперы и пожарники, а в Гонолулу. Моя оперативная группа обосновалась в здании японской школы. Я держу связь с армейской контрразведкой и местным отделом Эф-Би-Ай.
По дороге в Гонолулу Шривер рассказал о том, как все произошло вчера, седьмого декабря.
Утро выдалось замечательное — ни одного облачка, никакого ветра. Гавань напоминала озеро в парке. Как положено в воскресенье, сигнал побудки на кораблях дали позже — в семь. После утренней поверки большинство офицеров и матросов собирались сойти на берег. На набережной и на всех улицах, ведущих к причалам, столпились легковые машины, автобусы и грузовики. Во многих машинах сидели женщины и дети. Они приехали встречать мужей и отцов.
Сигнал подъема флага был подан без пяти восемь. Прозвучали горны. И как только они замолкли, над островом Форд послышалось жужжание. Через несколько секунд со всех сторон показалось множество самолетов. Все они летели прямо к гавани, плотно забитой кораблями. Она напоминала раковину кухонной мойки, заставленной посудой после званого ужина.
Только успели подумать, что это за самолеты, как вдруг некоторые из них стремительно снизились. На их крыльях отчетливо виднелись красные круги — японские опознавательные знаки. И в тот же момент посыпались бомбы и торпеды на линкоры, пришвартованные друг к другу у причалов острова Форд. Затем —
