По прочтении сжечь

Идэ пожал плечами:

— А может быть, зря подозреваем и английского миссионера, и пожилого американца? Они заговаривали с нами и не боятся попадаться нам на глаза. Я думаю, если за нами ведется наблюдение, то это должны делать незаметно.

— Скорей всего, мы преувеличиваем опасность, — произнес Терано, зевая и потягиваясь. — Не так уж страшна американская разведка, как у нас считают. Возьми эту недавнюю историю в Кобэ. Говорили, что американский консул — один из лучших работников их разведки, а на поверку оказался самой обычной разиней. Мы подсунули ему трех наших и дурачим его уже целый год — кормим дезинформацией. И другие американские разведчики, наверное, недалеко ушли от него. У них нет традиций и опыта. Их разведка, пожалуй, напоминает любительскую спортивную команду.

— А те шифры, которые имеются у нас в четвертом отделе… их взяли в Кобэ?

— Не только в Кобэ. Один шифр мы купили в Португалии у помощника морского атташе, В общем, их разведчики… — Терано махнул рукой.

Идэ усмехнулся:

— В общем, ты прав. Американские военные пропитаны штатским духом, и вряд ли у них могут быть такие мастера разведки, как у англичан и немцев. Но нам все-таки надо быть настороже, особенно теперь. Если американцы собираются предпринять что-либо против нас, то сделают это к концу путешествия, рассчитывая на нашу усталость и притупление бдительности.

Терано кивнул головой:

— Успокаиваться, конечно, нельзя.

— Лишняя предосторожность никогда не повредит. — Идэ бросил взгляд на чемодан. — Давай теперь и дежурить и отдыхать в этой каюте, а ту совсем закроем. Обезопасим себя на все сто процентов.

20

Гонолулу остался позади. Уайт долго смотрел на угасший вулкан, возвышающийся над городом. Потом перешел к другому борту — отсюда был виден остров Мауи с горой Халекала. У самого борта в шезлонге сидела девушка в красном плаще, японка или кореянка, на голове у нее был белый платок. Она читала маленькую книжку. Уайт замедлил шаг и прочитал на обложке имя японского поэта Китахара Хакусю.

Девушка слегка спустила книгу и взглянула на Уайта. Продолговатые глаза, пухлые губы, маленький аккуратный носик, как у японских кукол. Она улыбнулась уголком рта. Уайт кивнул ей головой.

— Простате за назойливое любопытство, — произнес он по-японски. — Я люблю японскую поэзию.

— Наверно, старинных поэтов. Европейцы обычно интересуются только классиками.

— Нет, я люблю и современных. И не только тех, кто слагает танка, но и тех, кто пишет стихи западного образца. Мне, например, очень нравятся Вакаяма Бокусуй и в то же время такие, как Такетомо Софу и Каваи Суймэй.

— А я люблю больше стихи. По-моему, танка все-таки ограничивает поэтическую фантазию. Танка вроде сонета, но еще более стеснительна.

— Вы живете в Нью-Йорке?

— Нет, я живу с мамой и бабушкой в Гонолулу, учусь в университете. Но сейчас еду в Окленд.

— Я сперва принял вас за кореянку.

— Вы наполовину угадали.

— Наполовину?

— Мой отец был японец, он умер, а мама моя — кореянка. — Она привстала и поклонилась. — Меня зовут Хаями Марико.

Уайт присел около нее. Они заговорили о поэзии. Марико сказала, что из американских поэтов любит Флетчера.

— Его стихи очень похожи на японские. Он, наверное, тоже знал японских поэтов. Вы любите его?

Уайт наморщил лоб и пошевелил губами:

— У него есть одна вещица. Она, наверное, переведена на японский. — Он стал читать:

Обломки на берегу, опавшие листья,
очертания кровель
в синеватой дымке
и ветка сломленной ивы…

Марико шепотом повторила последние строчки.

— Это из сборника «Японские эстампы». Там есть очень хорошие стихи.

— Но больше всех мне нравится… — Уайт сделал паузу и окинул взглядом девушку, — Хильда Дулитл… из той же группы.

— Она мне немного напоминает Йосано Акико. — Марико слегка покраснела и, отведя глаза в сторону, стала декламировать вполголоса:

Сказали мне, что эта дорога
меня приведет к океану смерти,
и я с полпути повернула вспять.
С тех пор…

Она вдруг остановилась. Мимо них прошел коренастый, с подстриженными усиками японец.

— Он каждый раз смотрит на меня, как удав на кролика, — тихо произнесла Марико. — Он похож знаете на кого? На скупщика живого товара. Наверное, едет в Америку покупать бедных девушек, а потом повезет их в Сингапур… А вы как думаете?

Уайт пожал плечами:

— Я не физиономист. Но мне кажется, что он не коммерсант. А смотрит на вас потому, что он, как и всякий японец, обладает врожденной способностью ценить все изящное.

Марико отвесила легкий поклон.

— Спасибо. А вы… — она искоса посмотрела на Уайта, — сейчас угадаю. Вы — молодой ученый, преподаватель истории японской литературы в университете, специалист-ориенталист. Да?

— Вы почти угадали. Я изучаю Японию.

Они проговорили до обеденного гонга. Две старушки позвали Марико. Они пошли в столовую и заняли места в углу, под щитом гигантской черепахи. Уайт сел рядом с Донахью на противоположном конце стола, где подавали кантонские блюда. После обеда они спустились в каюту. Вскоре пришел Пако и доложил, что японцы поселились в одной каюте, в 39-й, и теперь все время будут вместе.

— Я правильно тогда решил — сразу же провести операцию, не откладывая. И хорошо, что мы быстро обработали чемодан и вернули на место. Теперь мы уже не смогли бы положить его обратно. Все получилось великолепно.

Уайт наклонил голову:

— Но почему они вдруг приняли меры предосторожности? Может быть, заподозрили что-нибудь? Проверили чемодан и догадались?

Донахью разлегся на диване.

— Чепуха. Если бы догадались, то не ходили бы по очереди в бар. Просто решили быть осторожными,