Я представил себе усатого полковника, явно осведомленного выше собственных звезд, когда тот прочитал отрывок из Ерпалычевых эпистол. Особенно если полкану достался отрывок, где ни разу не упоминалось вы, Алик…, а текст шел от первого лица! Так недолго о Залесском Олеге Авраамовиче черт знает что вообразить! – живет сто лет, выглядит на тридцать, обо всем в курсе, все помнит-знает- предвидит, записки вредные пишет, литератор хренов… еще издаст где-нибудь!
Ату его!
Ату? А ведь врал ты нам, братец Лель, в яру! Врал не наполовину – много больше! С чего бы это бомж- счезень, кровью жертвенной прикормленный, к полковнику-архару ломанулся? Одна вы шайка-лейка… шайка-Лелька.
Только знать об этом проколе мальчику Коленьке покуда незачем.
Подойдя к кентавру вплотную, я кулаком легонько стукнул его в грудь. Фол ответно щелкнул меня в нос: дескать, извинения принимаются! – а Папочка, неслышно подъехав сзади, взъерошила мне волосы на затылке.
И мы пошли было вытаскивать Ерпалыча из трясины, но он вытащился сам.
– Нам предлагают банкет с девочками, – старик воздвигся на эстрадке нафталинным конферансье и игриво подбоченился. – А также непотребную оргию в нашу честь. Лель, я вас правильно понял?
– Абсолютно, – Лель говорил, не выходя из подсобки. – Куда вам ехать на ночь глядя? А мы посидим, как люди, коньячку тяпнем, душу отведем, я вас в гостевых люксах спать уложу… с утра и поедем. Договорились?
– А магистр? Он к банкету приедет?!
– Обещался подъехать… Алик, вы как? Остаетесь?
Последняя реплика Леля – касательно магистра – показалась мне несколько натужной. Темнишь, приятель! Ох, темнишь! Может, магистр-то вовсе не из вашего кубла?!
– Посмотрим, – я сел за пианино, поднял крышку и взял ужасающий аккорд. – Коньячок – это славно, но сперва хотелось бы с Фимой увидеться. Вы еще помните ваши обещания насчет господина Крайцмана?
– Разумеется, Олег Авраамович! Прошу…
Пока мы спускались вниз и шли какими-то внутренними переходами, Ерпалыч отстал и поманил меня пальцем.
Ну, и я тоже отстал.
– Не расслабляйтесь, Алик, – горячий шепот обжег мне ухо. – Прошу вас, не расслабляйтесь… попусту не дергайтесь, но и… здесь аура плохая. Всех подозревать хочется, а своих – вдвойне…
– Эй, где вы там? – крикнул Лель из-за поворота. – Смотрите, еще заблудитесь!
– Не заблудимся! – заорал я в ответ. – Люди, будьте бдительны!
И подмигнул Ерпалычу.
Это оказалась самая натуральная лаборатория. Мечта современного алхимика: баночки-скляночки, приборы-колбочки, микроскопы простые и электронные, и куча всякой ерунды, названия которой я не знал.
Зато я прекрасно знал название того существа, что сидело за столом и чуть ли не носом ковырялось в пробирке с зеленой слизью.
– Эй, Архимуд Серакузский! – я еле удержался, чтобы не сгрести Фимку в объятия. – Химичишь?
– Попрошу не отвлекать, – недовольно буркнул Фима-Фимка-Фимочка, даже не подняв головы. – Я провожу важный опыт.
Рядом с великим ученым брехал ноктюрны Шопена гнусный китайский магнитофончик – вот сколько знаю Крайца, столько он предпочитал работать под музыку, трепаться под музыку, в сортир ходить под музыку…
– Ефим Гаврилыч! Снизойдите-с!..
Свет настенного бра отразился в ранней лысине Крайцмана, что, по-видимому, благотворно сказалось на его мозговой деятельности. Я и опомниться не успел, как пробирка была отставлена в сторону, стул опустел, а сам я оказался сграбастан и мог лишь вскрикивать время от времени.
– Алька! Здорово! Николай Эдуардович, это вы их привели?! С меня бутылка! Алик, Ритка с вами?!
– Да погоди ты! – мне еле-еле удалось выбраться из этого могучего проявления чувств; и не без потерь. – Какой Ритка?! Тебя мама по всему городу ищет, все морги обегала…
– Уже не ищет! Я ей звонил, дня четыре назад… по сотовому. Алька, а ты на работу пришел устраиваться? Мне Николай Эдуардович на днях…
И я вновь – о ужас! – попал в оборот.
Лель выдвинулся вперед.
