Стефани улыбнулась, и тут вошла горничная с холодным чаем.
— Семейка?
— Стряпчие твоего покойного мужа сообщили сегодня мне, что семья оспаривает завещание покойного.
Стефани молча отхлебнула чая. Стенли продолжал:
— Ко дню смерти мистера Уинтропа вы были официально разведены.
— Но завещания он не изменил.
— Не изменил, — сказал адвокат, — но тут есть одна юридическая зацепка.
— О господи, Стенли, давай к делу.
Трудно было найти человека более уравновешенного, чем Стенли Харуэлл, но он внезапно ощутил все нарастающее беспокойство. Эта его восхитительная клиентка намеренно — Стефани все делала намеренно — села так, что он должен был либо смотреть на ее крутые бедра, либо отвернуться. Это было чертовски бестактно, тем более при ее воспитанности. Он разозлился на себя за такую реакцию и потихоньку расстегнул пуговицу жилета.
— Ты не против? — спросил он, заметив, что Стефани глядит на него.
— По мне хоть брюки сними, — ответила она.
— Но я… — Он не договорил, потому что Стефани рассмеялась.
— Какой ты душка. Извини меня за эту реплику. Ну, рассказывай, что за ужасы замышляет эта семейка.
Она чинно подобрала под себя ноги и подумала: «Черт бы побрал эти мини-юбки, когда я научусь в них сидеть? Старина Стенли не знает, куда девать глаза».
Адвокат с решительным видом потягивал виски. Нельзя больше приходить к Стефани домой. В конце концов он повернулся к ней и сказал:
— Они собираются утверждать, что ты довела мужа до самоубийства и что он был невменяем, когда составлял завещание. Будут и другие обвинения.
— В том числе и с моей стороны!
— Прошу прощения?
— Неизвестно, кто кого доводил. Я первая пыталась покончить с собой!
Харуэлл был ошеломлен.
— В материалах, которые ты мне дала, этого нет.
— Не хотелось доставлять удовольствие его родственникам. Но доктор Нельсон может это подтвердить. В мае прошлого года я приняла двенадцать снотворных таблеток. Смертельная доза — десять.
Адвокат полез в дорогой кожаный портфель, вынул блокнот, шариковую ручку с золотым ободком и начал писать.
— Не знаю, что это нам даст…
— Доктор Нельсон живет здесь, в Паунд-Ридже. Позвонить?
— Пока не надо. Я не вижу здесь юридической подоплеки.
— Подоплека очень проста. Боб Уинтроп был мерзавцем!
— Стефани…
— Это знают все, в том числе братья и сестры. Они тоже ненавидели его.
Стенли зажег сигарету, затянулся, потом стал смотреть, как дым поднимается к потолку.
— Ну и что?
— Значит, не я доводила его до самоубийства, а он меня.
— Но он мертв, а ты жива. — Адвокат неожиданно подался вперед, положив локти на колени. — Стефани, им известно о сенаторе.
Вошла горничная и взяла поднос со стаканами. Стефани подождала, пока она выйдет, и сказала:
— Бедняга Бакко. Его тоже хотят втянуть в это дело? У нас было только одно свидание, да и то случайно.
— Он женат. И снова выставляет свою кандидатуру. Семья считает, что он окажет на тебя нажим.
— Из-за одного свидания? Когда ничего не было?
— Что ничего не было, доказать трудно, особенно когда человек женат и ведет борьбу с людьми, готовыми на все ради дискредитации противника.
Стефани ненадолго задумалась.
— А может, послать этих родственничков к черту? Пусть подавятся своими деньгами.
— Мистер Томас из банковского треста сказал мне, что у тебя окажется долгов на тридцать тысяч долларов без средств к выплате. Нужно сражаться, Стефани.
— Но я подведу Бакко.
— Сенатору Муру придется самому побеспокоиться о себе. Нельзя ведь жертвовать десятью миллионами ради сохранения его репутации. Откровенно говоря, завещание мне кажется неоспоримым. Уинтропы просто хотят помучить тебя, прежде чем ты станешь владелицей денег.
Стефани неожиданно улыбнулась.
— В таком случае черт с ним, с Бакко.
Харуэлл понял. Нужно быть начеку, а то в один прекрасный день — черт с ним, с Харуэллом. Любовник ты или адвокат — со Стефани надо держать ухо востро.
Полчаса спустя после ухода Стенли Стефани все еще расхаживала по гостиной. От злости она не могла найти себе места. Взяла странную телеграмму от Джорджа Уильямса и перечла в десятый раз. Так сухо! Ни малейшего намека, что они знакомы.
Посылая телеграмму, он должен был понимать, как подействует на нее его имя.
Стефани разорвала бланк пополам, скомкала и выбросила в окно, из которого открывался прекрасный вид.
РОБЕРТ УОРНКИ
Из досье ФБР
«Р 1-10675, непроверенный осведомитель, сообщает, что во время студенческих волнений Роберт Уорнки 3 марта 1967 года присутствовал на митинге чернокожих студентов в университете штата Огайо и заявил, что поддерживает их требования. Публично Уорнки занял противоположную позицию».
11
Подача в глубь поля, мяч сверкнул на солнце, и этот цветной парень бросился к нему; рядом с парнем оказывается угловой защитник; оба подпрыгивают, вытянув руки вверх, и мяч у парня; защитник отходит, и парень несется вперед. Боб дал свисток, и парень, усмехаясь, сбавил скорость. Бросил мяч защитнику, тот приветственно вскинул руку.
Боб Уорнки усмехнулся. Из этого парня выйдет толк. Мальчишка, а рост уже шесть футов два дюйма, громадные ладони. Такие и нужны ресиверу.[3]
Роберт вышел на тренировочное поле Ксавьера, небольшой средней школы на севере штата Нью- Йорк. Команда сгрудилась. Четвертьзащитник говорил: «Этот малый способен поймать ведро дерьма в ураган», — и тут все заметили Уорнки. Боб дал им очередное задание и вышел за боковую линию.
Но вместо того чтобы следить за ходом игры, он внезапно перенесся мыслями за сотни миль, в Вашингтон, откуда пришла телеграмма. Фамилия Уильямс ни о чем не говорила ему… Взволновало Уорнки воспоминание об этом городе.
Тринадцать лет назад он тоже получил телеграмму из Вашингтона, отправил ее президент США, человек, к которому Боб обращался «лейтенант» и видел, что ему это нравилось.
