— Андерсон?
— Его шпик. Фентон. Само собой, я ничего ему не сказал.
— А почему ваша секретарша сказала, что вы меня ждете?
— Фентон недавно ушел — и, зная твое чутье, я догадался, что ты явишься. Явился ты быстрее, чем я ожидал.
Медуик протянул ему телеграмму Уильямса.
— Как, по-вашему, что это может значить?
Мерроу прочел ее и поднял глаза.
— Ты предатель?
— Нет.
— Шпион?
— Давно уже нет.
— Длинноволосый псих-радикал из колледжа?
— Я уже не в том возрасте.
— Так вот, это отдел внутренней безопасности, — сказал сенатор. — Уильямс работает там, я его знаю. — Он сделал паузу. — Видимо, эта телеграмма по другому делу, «Дайнемикс» тут ни при чем.
— По какому же? — спросил Медуик.
— Черт возьми, откуда я могу знать. Позвони Уильямсу и спроси. Да не волнуйся ты, Медуик. Это вредно.
Медуик подошел к окну и сел на подоконник. По Пенсильвания-авеню мрачным потоком неслись машины, люди беспокоились о своих счетах, или ближайшем спортивном матче, или о высоких ценах. А он, Томас Медуик, сидел здесь, и ему грозила опасность оказаться в тюрьме вместе с полоумным сенатором- миллионером, видящим все в смешном свете.
— Андерсон так близко, что я слышу его дыхание. Эта история с «Дайнемикс» вас не беспокоит?
— Бумаги подписывал ты, — ответил сенатор.
И внезапно Медуик все понял, понял, почему сенатор проявлял к нему такую симпатию, понял, что его использовали — и что он накануне разоблачения. Сенатор не станет его защищать. Нет, сэр.
Он побледнел и ни слова не сказав, вышел из кабинета, так погруженный в свои раздумья, что наткнулся на стол, испугав секретарш. Он вспомнил, как девять лет назад, когда работал у Фулбрайта, этот самый сенатор попросил его об одолжения, а он отказал.
То были времена Кеннеди, и четыре года спустя, когда Кеннеди уже не стало, сенатор Мерроу опять попросил его об одолжении. Медуик тогда был конгрессменом, он нуждался в предвыборном фонде и на этот раз согласился. Потом еще раз. Потом еще.
И до сих пор никаких проблем не возникало.
ЭВЕРЕТТ МЕЛЛОН
Из досье ФБР
«Н-19578, проверенный осведомитель, сообщает, что Эверетт Меллон пожертвовал 200 долларов организации движения за предоставление неграм избирательных прав. Чек № 14 выписан на банковский трест г. Стонингтона, штат Массачусетс, 3/Х-1966 года».
13
— Оргия! Устроили оргию на моей яхте, черт побери! — Джим Хартфорд звонил из Нью-Йорка, его надтреснутый голос был негодующим. — Я могу привлечь вас к суду!
Эверетт Меллон старался не выказать беспокойства, хоть и понимал, что у Хартфорда для этого есть основания. История о том, что патруль береговой охраны вытащил из воды девицу, а потом обнаружил, что «Треска» полна голых парней и девиц и у них громадный запас гашиша, обошла все газеты. И Меллон ответил:
— Вы наняли меня сдавать напрокат свою яхту, и я сдавал. Она потребовалась журналу «Плейхауз» для совещания по сбыту. Они обманули меня, так что привлекайте их.
— Но ответственность несете вы, — сказал Хартфорд. — Я свяжусь со своими адвокатами, потом позвоню вам еще.
И повесил трубку.
«Ну и ну, — подумал Меллон. — Вот тебе и прокат яхт. Два года обивал в Нассау пороги бесчестных белых бизнесменов и продажных черных политиканов, в конце концов сумел завести прибыльное маклерство, а тут на тебе. И поделом мне!»
Меллон понимал, что Хартфорд прав. Сдавая этот большой ял, он догадывался, что у Келлнера, сотрудника журнала, на уме не дело, а что-то другое: в основном «распространителями» оказались восемнадцати-девятнадцатилетние нимфы. Но он пошел на этот риск. Сделка была очень удачной — восемь тысяч долларов за неделю.
Никто еще не выкладывал столько!
Надо ж было одной идиотке шлепнуться за борт! Из-за нее он попал на первые страницы газет и лишился своего дела. Ну и везет же тебе, Меллон!
Он вышел из дока и поглядел на «Треску», прекрасный ял с изящными очертаниями быстроходного судна ньюпортской постройки. Из-за таких вот яхт он и занялся маклерством. Вся его жизнь, не считая того краткого эпизода в Вашингтоне, была связана с яхтами.
Его подручный, негр Рафаэль, оттирал палубу.
— Плохо дело, — бормотал он, — плохо дело.
— Что плохо?
— Все прожжено сигаретами. Миста Хартфорд увидит и будет сердит.
— А что еще они натворили?
Негр улыбнулся, обнажив ослепительно белые и сверкающие золотые зубы.
— Поломали стулья, разбили стаканы, порвали матрацы… На славу повеселились, да!
— А мы с тобой из-за них потеряем работу, — раздраженно сказал Меллон. Он шагнул на сходни и осторожно перешел на палубу, потом нырнул в проход, ведущий к каютам. Бар с высокими, привинченными к полу табуретами и беспорядочно расставленными красными шезлонгами находился в кормовой части. Выглядел он не так уж скверно. Рафаэль, как всегда, поработал на совесть.
Ну и накурили же они здесь, господи! Запах гашиша еще держался три дня спустя. Вся обстановка пропиталась им. Меллон зашел за стойку и увидел картонные коробки с битой посудой, потом вышел в коридор и тут же наткнулся на сломанную мебель, собранную Рафаэлем. На окрашенной стене бросалась в глаза длинная, безобразная царапина. Чем тут занимались эти идиоты?
На сегодня хватит. Завтра он подсчитает убытки и отправит Келлнеру письмо.
Келлнер побоится огласки и немедленно вышлет чек.
Но его делам в Нассау пришел конец. Если маклер хочет оставаться при деле, он не станет зарабатывать легкие деньги, рискуя чьей-то яхтой.
Меллон поднялся наверх, похлопал Рафаэля по спине и сошел на берег. К нему подбежала девочка- негритянка, дочка его секретарши.
— Телеграмма, — сказала она.
Через две минуты он звонил Джорджу Уильямсу в Вашингтон. Этот человек из министерства юстиции сказал, что прилетит повидать его. А потом задал странный вопрос:
— Вы не получали анонимного письма?
— Все мои кредиторы подписываются, — ответил Меллон.
— Ваша фамилия есть в письме с угрозой убийства, — сказал Уильямс.
— Моя фамилия? Угроза убийства? С какой стати кому-то убивать меня! Господи, я всего-навсего
