— «Эксплуатировать» — значит показывать нас как куски мяса, а не как людей со своими мыслями и чувствами. Я хочу лишь узнать, правильно ли это по-твоему, а если нет, то как ты можешь заниматься этим каждый день?
— Прежде всего мы женщин не эксплуатируем и никогда этого не делали. Это одно из тех словечек, которым вас учат в вашей большой дурацкой школе для феминисток, чтобы вы ими бросались, сами толком не понимая, о чем говорите. Мы эксплуатируем женщин? И как же? Ладно, мужчины любят заниматься любовью. Мужчины занимаются любовью с женщинами. Мужчинам нравится разглядывать картинки с голыми женщинами, потому что это напоминает им о сексе. — Да, некоторым из нас и вправду не помешает освежить память. — Кого мы эксплуатируем? Тебя? Нет, потому что ты не снимаешься для нашего журнала. Мы эксплуатируем модель? Нет, потому что она получает за свою работу, которая доставляет ей удовольствие, деньги. Если кто кого эксплуатирует, то это модель: свое тело и мужские желания. Не мы.
— Вы используете женщин.
— Используем? Что ты под этим понимаешь? Как банки используют кассиров или рестораны — поваров? Тогда ты права, мы используем женщин. Куда нам деваться? Большая часть наших моделей — женщины. Нам, парням, туда не пробиться. Ровно по той же причине, по какой я низко оцениваю твои шансы попасть в «Чипп энд Дейлс».
— Это совсем другое!
— А я что говорю?
— «Чипп энд Дейлс» — танцевальная группа, форма вечернего отдыха. Женщин здесь привлекает хореография, а не порнография!
— Да-да! Именно хореография! Особенно когда одну из них выбрасывают со сцены, а она визжит: «Я у него потрогала! Я у него потрогала!»
— Я никогда не делала ничего подобного!
— Ты, может, и не делала, а сколько угодно баб… э… женщин — делали. Я никого не насиловал, но это не мешает писательницам-феминисткам вроде Паулы Аткинсон обвинять всех мужчин в том, что в каждом из них «спит насильник».
— Впервые о ней слышу, — сказала она, что неудивительно, так как я только что ее придумал. Все равно здорово получилось, правда?
— Мы эксплуатируем женщин ничуть не больше, чем календари о полярных медведях эксплуатируют полярных медведей. На самом деле мы их даже меньше эксплуатируем, потому что наши женщины дают согласие на то, чтобы их фотографировали. Не думаю, что мнением медведей интересуются. Только что какая-нибудь медведица гадила за кустом, и вот ее фотография уже висит на кухонной двери у любого любителя природы. Как тебе это понравится, а? «Вы только гляньте, как она тужится! Прелесть!» Если нам нужно сфотографировать девушку в тот момент, когда она гадит, мы доплачиваем ей пятьдесят фунтов. А что достается медведице?
Вообще-то я пошутил, но вряд ли она меня поняла.
— Это унизительно для женщин. Вы унижаете женщин. Вы пользуетесь их незащищенностью и наносите их самооценке непоправимый ущерб.
— Ты когда-нибудь разговаривала с порномоделью?
— Нет, но…
— Нет-нет, позволь мне закончить, — не дал я ей разогнаться. — Я знаком со многими порномоделями, и у меня складывается такое впечатление, что ты говоришь о некой группе людей, а сама ничего о них не знаешь.
— Они — женщины, и я знаю о них, наверное, побольше, чем ты, потому что я одна из них.
— Нет, они не женщины! Они люди! Лично я считаю твою позицию несколько сексистской, но это мое личное мнение. Я встречал множество порномоделей — очень разных, если говорить об их внутреннем мире. — Телом они — настоящие клоны. — Каждая приходит в этот бизнес по своим соображениям, и я не могу рассказать обо всех, однако одно не вызывает у меня сомнений: ты тут наговорила всякого дерьма, и кое-чем из этого они были бы оскорблены.
— Дерьмо, значит? Так почему же сотни женщин подвергаются нападению со стороны читающих порнографию мужчин?
— Почему? Потому что порнографию читает все мужское население нашей страны поголовно.
— Обвинению нечего добавить.
— Ой, и правда! Ладно, подумай вот о чем. В Голландии одни из самых либеральных законов в том, что касается порнографии и проституции, и при этом женщины на их улицах чувствуют себя в полной безопасности. Разъясните-ка этот момент, будь добра!
— Голландцы всегда были более просвещенными и более зрелыми в вопросах секса.
— Ага, и они не видят ничего плохого в порнографии или проституции. Я с ними согласен. Кто же из нас более зрелый?
— Ты считаешь проституцию решением проблемы? Ты бы легализовал женское рабство, верно?
— Легализовал? Да я бы сделал проституцию обязательной, как воинскую повинность! Каждая баба по исполнении восемнадцати лет должна два года отслужить в борделе. Впрочем, нет, отменяется. Только если она хорошенькая. А всяким там кошелкам — по три года в гладильном корпусе!
Не знаю, понимала ли она, но мое терпение иссякло, и я сосредоточил свои усилия главным образом на том, чтобы ее поддразнить. Получалось неплохо!
— Твоя мама тобою гордится? Она знает, чем ты занимаешься?
— Шутишь? Она была первая, кому я позвонил, как только получил эту работу. «Мам, привет, посмотри на меня. Посмотри, как низко я пал!» Красота!
— Как бы тебе понравилось, окажись она в одном из твоих мерзких журналов? В этом не было бы ничего плохого, не так ли?
— Не думаю, что мы стали бы печатать ее фотографии… Если ты понимаешь, о чем я, — сказал я, состроив рожу и присвистнув.
— На тебя жалко смотреть, так и знай! — ответила она, разворачиваясь.
— Нет, подожди, подожди, остановись! Я же шутил! Вечеринка как-никак, а не выпуск вечерних новостей! Как тебя зовут?
— Не скажу.
— Почему же?
— Почему? Потому что ты — порнограф, а я не собираюсь давать свое имя порнографу.
— Почему? Чем я могу тебе навредить? Что за бред?
— Слушай, ты, мешок с дерьмом…
— Можешь называть меня Годфри.
— Слушай, ты, мешок с дерьмом! Ты не узнаешь моего имени, потому что тебе незачем его знать. Мы общаемся последние пять секунд, так что у тебя не будет повода им воспользоваться. Никогда.
— Что ж, если нам не суждено больше встретиться, пара минут роли не играют. Шутки в сторону, я буду совершенно серьезен. Обещаю!
Безымянная девица застыла в нерешительности: уделять мне еще несколько минут своей жизни или не уделять? Стоит ли? Буду я ее слушать или использую эти несколько минут для того, чтобы выставить ее еще большей дурой?
— Эй, ты сама ко мне подошла — так хоть выслушай!
— Выслушать? Выслушать, что на самом деле мне нравится быть куском мяса?
— Ладно, тебе, может, и не нравится, но ты была бы удивлена, если бы узнала, сколько женщин придерживаются на этот счет другого мнения. Нет, беру свои слова назад. Ты не будешь удивлена. Ты будешь поражена, узнав, сколько женщин нам пишут, и звонят, и просят, чтобы мы сфотографировали их для журнала. Многих из них сама мысль о таком приводит в трепет.
— О, конечно! Это развращает, — сказала она презрительно.
«Если качественно выполнено», — подумал я и все же шутки ради решил попридержать эти слова при себе.
— Ты можешь считать это развратом, но ты уверена, что все женщины с тобою согласятся? Я знаю
