Она убирает волосы, упавшие на глаза.
— Какой сон?
— Мне приснилось, что я ребенок. Грудной ребенок. И я сосу палец у тебя на ноге.
— У меня на ноге?
— У себя потому что не получалось. Мои были совсем-совсем маленькие. Понимаешь, я был ребенком.
— Скотт, — говорит она, сложив руки на выпуклостях под ночной рубашкой, — ты прямо сейчас это выдумал?
— Нет. То есть да.
Она трясет головой, так что волосы снова падают на глаза.
— Какой ты глупый. Возвращайся к себе в кровать. Если тебе захотелось пососать мои пальцы, надо было просто спросить разрешения, и я бы тебе разрешила.
Я улыбаюсь.
— Правда?
— Конечно. А теперь иди спать.
Я поднимаюсь, непреднамеренно обнаружив свою наготу, так сказать, во весь рост.
Воздержанья смотрит в район моего живота, а вернее, чуть ниже, и улыбается.
— Хоть на рыцаря твоего посмотреть в кои-то веки. Даже как-то приятно.
И прежде, чем я успеваю ответить: «Ой, дорогая. Мои спальные шорты, наверное, случайно свалились», — или что-нибудь вроде того, грудь разрывается острой болью, и я падаю на ковер, схватившись за сердце.
— Если бы ты время от времени подрачивал, — говорит Воздержанья, — этого бы не случилось.
Стоп, стоп, стоп…
Это не Воздержанья. Это Джим: сидит на кровати жены. В ее ночной рубашке.
— Джим, что ты сделал с моей женой?
— Она рванула в аптеку, — говорит Джим, небрежно листая журнал.
— А кто перенес меня на кровать? Сколько времени, кстати? — Занавески на окне задвинуты, но утренний свет снаружи достаточно ярок, чтобы осветить всю комнату. Я кладу руку на грудь и считаю удары сердца. Раз. Два. А потом оно пропускает один удар. — Это все по-настоящему, да? Это действительно было?
— Было-было.
— И что, это правда лечится мастурбацией?
— Более-менее, — говорит Джим, листая журнал.
Я решительно встаю с кровати.
— Ладно, с чего начинать?
— Э?
— Ну, подсказывай мне, что делать.
Джим морщит нос.
— Ну, сперва разложи салфетки.
Я беру упаковку бумажных салфеток и раскладываю их на ковре в один слой, стараясь, чтобы между ними не оставалось зазоров.
— Теперь раздевайся и приступай.
— А ты отвернись.
— За тобой надо присматривать, Спек. Чтобы ты ничего себе не оторвал.
— А я думал, что так оно и задумано.
Как всегда, когда я пытаюсь шутить, мой призрачный друг и наставник вместо того, чтобы смеяться, только презрительно морщит нос и смотрит на меня, как на последнего идиота. Он нарочно так делает, чтобы меня позлить. Но вот что странно: едва я снимаю свои спальные шорты лунного цвета, животное впадает в истерику. А когда я берусь за свой пенис, Джим уже катается по полу и ржет, как конь.
— Джим, ты мне очень мешаешь. — Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе жену, бегущую босиком по пустынному пляжу. Пенис уже отзывается и увеличивается в размерах. Джим, кстати, тоже. Он заполняет собой все пространство, и я уже ничего не вижу, кроме двух здоровенных яиц, двух сине-желтых шаров, которые болтаются у меня перед носом, угрожая сбить меня с ног. — Джим, — кричу я испуганно, — какой ты огромный!
И вдруг все кончается, и жизнь опять превращается в комедию положений.
— Не тычь мне в лицо свои призрачные гениталии.
— Прошу прощения, но вот так я устроен.
— А мы еще говорим о какой-то там дружеской помощи и участии. — Я наклоняюсь, чтобы надеть свои спальные шорты, и вижу, что промахнулся. В смысле, мимо салфеток.
— Черт, — говорю я с досадой, — кажется, я нечаянно испачкал каталог жены. По которому она выписывает одежду.
— Так, мне пора.
— Джим, погоди. Что мне делать?
— Прости, Спек, я спешу. Боюсь опоздать на автобус.
— Но, Джим…
Я вырываю залитую спермой страницу и сминаю ее в плотный шар. Бегу в ванну, бросаю скомканный листок в унитаз и спускаю воду.
— От вас, жирафов, одни неприятности, — говорю я, потрясая кулаком в сторону прозрачного силуэта моей пятнистой погибели. — Уйди с глаз моих, ирод. Пока я не вызвал полицию.
Крутые копы
Мы с Воздержаньей смотрим телевизор. Вернее, пытаемся смотреть, потому что сосед из соседнего дома смотрит телевизор всегда, а у него дальнобойная спутниковая антенна, которая вечно сбивает картинку на нашем ящике. Пару минут я пытаюсь с этим мириться. Потом встаю, прочищаю горло, открываю рот, чтобы высказать все, что я думаю, закрываю рот и сажусь на место.
Воздержанья проводит рукой по своим длинным каштановым волосам.
— Только, пожалуйста, не психуй. Все равно там нет ничего интересного.
— Я пытаюсь вникнуть в сюжет. Люблю полицейские драмы.
— Но, Скотт, ты ведь даже не смотришь на экран.
— Мне надо перепроверить сценарий, — говорю я, потряхивая распечаткой. — «Космонавт в космосе». Первый сезон,третья серия.
— Тогда расскажи мне, что там происходит.
— Ну, Космонавт летит в космос, и…
— Нет. В телевизоре.
Я показываю на полицейского на экране.
— Вот этот парень. Вокруг него все и закручено. Он за кем-то там гонится. Или, наоборот, убегает. Так или иначе, он бежит.
— Он хорошо бегает, быстро.
— А как же иначе? — говорю я со знанием дела. — В противном случае его бы не взяли в полицию.
— Смотри, он достает пистолет.
— Черт, — говорю я с досадой, когда на экране опять возникают помехи. — На самом интересном месте. Ты что-нибудь видишь? Я — вообще ничего.
— Только подошвы его ботинок. Вон там, в самом низу. И еще — краешек его фуражки.
— Ну вот, теперь еще и картинка перевернулась ногами вверх.
— Нет, Скотт. Просто он уронил фуражку, а потом перелез через стену, но свалился и зацепился
