Исход (Том 2)

— Покружи меня, Том! Покружи!

Том обхватил запястья Динни и закружил, все ускоряя и ускоряя движение. Центробежная сила подняла тело мальчика вверх, пока его ноги не оказались параллельны земле. Он зашелся смехом. После- двух или трех кругов Том аккуратно поставил малыша на нога.

Динни зашатался, смеясь и пытаясь восстановить равновесие.

— Еще, Том! Еще немного!

— Нет, у тебя закружится голова. Том идет домой. Да.

— Холосо, Том. Пока!

Анги сказала:

— Мне кажется, Динни любит Ллойда Хенрейда и Тома Каллена больше всех в городе. Том Каллен прост, но… — Она взглянула на девушку и замолчала. Та, задумавшись и сузив глаза, смотрела на Тома.

— Он пришел с еще одним мужчиной? — спросила она.

— Кто? Том? Нет — насколько мне известно, он пришел один около полутора недель назад. Он находился среди тех, других людей в Зоне, но они прогнали его. Их потеря — находка для нас, я так считаю.

— И он был без глухонемого?

— Глухонемой? Нет. Я уверена, что он пришел один. Динни так любит его.

Девушка следила за Томом, пока тот не скрылся из вида. Она вспомнила о пузырьке пептобисмола. Она вспомнила о каракулях записки: «Ты не нужна нам». Это было там, в Канзасе, тысячу лет назад. Она хотела убить их, особенно немого.

— Джулия? С тобой все в порядке?

Джулия Лори не отвечала. Она смотрела на Тома Каллена. А немного погодя она начала улыбаться.

Глава 4

Умирающий открыл блокнот, снял колпачок с ручки, мгновение помедлил, а затем начал писать.

Это было удивительно: ручка касается бумаги, покрывая каждую страницу от начала и до конца, все это казалось волшебством, только слова теперь шли вкривь и вкось, буквы были большими и неровными, как будто он снова перенесся в первый класс школы на собственной машине времени.

В те дни отец и мать все еще любили его. Эми еще не расцвела, и его собственное будущее в качестве Оганквитского Толстяка и Потенциального Гомосексуалиста еще не было предрешено. Он помнил, как сидел за залитым солнцем кухонным столом и переписывал слово в слово одну из книг Тома Свифта в голубую тетрадь, а рядом стоял стакан с колой. Он слышал голос матери из гостиной. Иногда она разговаривала по телефону, иногда с соседкой: «Доктор говорит, что это просто детская полнота. Слава Богу, с железами внутренней секреции у него все в порядке. К тому же он такой смышленый!»

Наблюдать, как растут слова, буква за буквой. Наблюдать, как растут предложения, слово за словом. Наблюдать, как растут абзацы, каждый из них представляет собой кирпичик в огромной стене бастиона, который называется языком.

«Это будет моим самым большим изобретением, — увлеченно говорит Том. — Смотри, что случится, когда я столкну тарелку, только, ради Бога, не забудь зажмурить глаза!»

Кирпичики языка. Камень, лист, ненайденная дверь. Слова. Миры. Магия. Жизнь и бессмертие. Власть.

«Я не знаю, откуда он унаследовал это, Рита. Возможно, от своего дедушки. Тот был священником, и говорят, что его проповеди были просто восхитительны…»

Смотреть за буквами — прекрасное времяпрепровождение. Смотришь, как они соединяются друг с другом, писать наоборот, писать. Организованные мысли и идеи. В конце концов он приобрел пишущую машинку (к тому времени для него уже почти все было предрешено; Эми училась в старших классах, состояла в Национальном почетном обществе, в театральном кружке, кружке риторики, круглая отличница, с ее зубов сняли выпрямляющие пластинки, а ее лучшей подружкой была Франни Голдсмит… а детская полнота ее брата так и не прошла, хотя ему было уже тринадцать, и он стал использовать бранные слова в целях самозащиты, и с медленно расцветающим ужасом он начинал понимать, что такое жизнь, какова она на самом деле: огромный кипящий котел, и он был бесконечно одинок в ней). Машинка раскрыла перед ним остальное. Сначала это происходило медленно, настолько медленно, что печатание затягивалось на неимоверно продолжительное время. Как будто машинка активно — и отнюдь не беззастенчиво — сопротивлялась его воле. Но когда он поднаторел в печатании, он начал понимать, что такое машинка на самом деле: подобие магического посредника между его мыслями и пустым листом бумага, вставленным в каретку. Ко времени эпидемии он печатал со скоростью более сотни знаков в минуту, он был в состоянии поспевать за своими скачущими мыслями и запечатлевать их все. Но он никогда не прекращал вести записи от руки, памятуя о том, что «Моби Дик» был написал от руки, так же как и «Унесенные ветром», и «Потерянный рай».

Почерк, увиденный Франни в его дневнике, Гарольд развивал годами практики — ни параграфов, ни обрывов линий, ни одной зацепки для глаза. Это был труд — ужасный, до судороги в пальцах — но это был любовный труд. Он охотно и с благодарностью пользовался пишущей машинкой, но считал, что самое лучшее он оставляет для написания от руки.

И теперь он записывал свои последние мысли подобным образом.

Он посмотрел вверх и увидел, как в небе медленно кружат сарычи, напоминая кадры субботнего телесериала с Рендолфом Скоттом или роман Макса Брэнда. Он подумал об этом строками романа: «Гарольд увидел в небе ожидающих, кружащих сарычей. Мгновение он спокойно смотрел на них, а затем снова склонился над своим дневником».

Он вернулся к своим записям — измученным его болью буквам, которые он выводил дрожащей рукой. Гарольд с тоской вспомнил залитую солнцем кухню, стакан холодной колы, старые книга Тома Свифта. А теперь, подумал он (и написал), наконец-то он возможно, осчастливил бы своих отца и мать. Он растряс свой детский жирок. И технически оставаясь девственником, морально он имел полное право утверждать, что он гомосексуалист.

Он открыл рот и прокаркал:

— Честное слово, ма.

Он исписал уже половину страницы, посмотрел на написанное, затем на вывернутую и сломанную ногу. Сломанную? Сказано слишком мягко. Нога была раздроблена. Он уже пять дней сидел в тени этой скалы. У него заканчивалась еда. Он умер бы день или два назад, если бы не ливень. Нога гнила. От нее исходил запах гноя, плоть прилипла к ткани брюк, пропитав ее и превратив в корку.

Надин давно ушла.

Гарольд взял ружье, лежавшее рядом с ним, проверил магазин. Только за этот день он осматривал его уже сотни раз. Во время дождя он старался сохранить оружие сухим. Осталось три заряда. Он дважды выстрелил в Надин, когда та смотрела на него и говорила, что уезжает без него.

Они проезжали крутой поворот дороги, Надин по внутренней стороне, Гарольд — по внешней. Они находились в семидесяти милях от границы штата Юта. Их путь пролегал по склону горы. На внешней стороне поворота было масляное пятно, и с тех пор Гарольд тысячу раз проклял это масляное пятно. Не к добру все казалось слишком прекрасным. Масляное пятно от чего? Месяца два здесь никто не проезжал. Достаточно времени, чтобы масло могло высохнуть. Похоже на то, что его красный глаз наблюдал за ними, ожидая удобного случая, чтобы разлить масло и вывести Гарольда из игры. Оставил его с Надин на случай несчастья, пока они пересекали горы, а затем разделался с ним. Он, как говорится, сослужил свою службу.

Его мотоцикл скользнул за бордюр, и Гарольд полетел следом. Правую ногу пронзила невыносимая