занятие по важнее — вытащить назад перепачканную в меде лапу с зажатым куском сот, сдуть с нее ползающих пчел и, слизнув стекающие капли, притащить свой трофей Инге.
Тут встал вопрос, а куда девать это богатство, но крынка из-под молока пришлась как раз кстати. Меда правда оказалось все равно больше, и Кисуня мигом надрала мочала и сплела туесок, а потом еще два — потому как они понадобились под странную черную массу, которую мохнатики нагребли с самого дна ограбленного пчелиного дома.
Когда разбойники, закончив эту вакханалию традиционным умыванием, причем Ингу после этой вкуснятины умывали вдвоем, уходили от гнезда, то в гудении наводивших порядок пчел слышалась почему-то не обида, а облегчение. Непонятно почему, но казалась, что пчелиная матка по-своему радовалась, что в доме опять стало просторно и теперь значится, не надо будет никуда переезжать.
Ночевали в гнезде на дереве. Инга перед тем, разумеется, как положено взрослому и ответственному человеку отбила домой телеграмму что, дескать, — «все в порядке, место для ночлега удобное и надежное, добыча хорошая». Хотела еще добавить что «соседи тихие», но решила, во-первых, не врать, а во-вторых, не грузить родственников излишними подробностями. Будем надеяться, что этого достаточно для того чтоб не сильно за нее волновались.
Ночь прошла весело, так сказать — «в теплой, дружеской обстановке», правда немного толкотно и щекотно, но ощущение охватывающего тепла с цепкими когтистыми лапками того стоило.
А вот утро принесло сюрприз — в виде двух умильных и умытых мордочек, искательно заглядывающих ей в лицо. Оставалось только тяжело вздохнуть, прочитать небольшую лекцию про вред сладкого для зубов и отправится искать цветочную полянку.
Вымогатели вытащили из травы, заранее сплетенные туески и, с радостным писком покатились следом. «Повторение урока» Инга сдала, кажется даже на пять с плюсом — и полянку нашла, причем, совсем другую и нитку привязала с первого раза, и след взяла хорошо, а плюс ей выставили за то что первую пчелу она упустила — надо было дать дорогу семейству полосатиков из мамы и детишек равнодушно скользнувших мимо по каким-то своим делам. Папаша у них, впрочем, тоже имелся — едва родительница с потомством прошествовала мимо, он высунулся из кустов, смерил всех оценивающим взглядом, да и потрусил догонять ушедшее вперед семейство.
Оно и верно — если ты себя ни жертвой, ни охотником не чувствуешь то какой смысл с тобой связываться? Любителей приключений на ровном месте среди зверья поменьше, чем среди людей будет — главное свою позицию уметь до окружающих донести, а это у Инги уже начало получатся похоже без специальных усилий.
Но пока суть, да дело — пчелки и след простыл, пришлось возвращаться. Все остальное получилось вполне гладко. Исключая тот момент, что обнаглевшие мохнатики в этот раз и когтем об коготь не ударили, и на дерево пришлось лезть самостоятельно, вспоминая навыки по альпинизму и основы страховки. Но видимо первым доставленным им куском ее строгие учителя удовлетворились и в оставшейся «зачистке» улья поучаствовали, правда, минимально — туески подержали.
Потом был набег на малинник, из которого с шумом и киданием сучков-шишек пришлось выкуривать непонятно кого. Правда, этот «непонятно кто» был сыт, и место уступил, лишь что-то ворча по-доброму, насчет обнаглевшей современной молодежи, что своим шумом спать мешают. Искупавшись в ледяном ручье, против всяких рекомендаций докторов, завалились спать на полное брюхо. А проснувшись, повторно обнесли малинник, после чего гостью под белые ручки отвели к краю поселка, где душевно попрощались, приглашая заходить еще.
Дома, от количества добычи, просто впали в ступор, хотя и принесла-то всего неполную крынку из- под молока — остальные туески с добычей знакомцы из каких-то соображений съели или припрятали. Правда немая сцена продолжалась недолго — уставшую добытчицу отвели париться в истопленную баню, а горшочек — на взвешивание, и верно — во всем должен быть порядок.
Уплетая на обед пироги лишь сказала, что может завтра, пойдет опять, но будет ли что — неизвестно, такая удача вообще не часто случается, для этого обычно надо много и беспросветно вкалывать. После чего потискала визжащего от восторга самого мелкого племянника, да и ушла спать под удивленные и немного ошарашенные взгляды.
Человек даже к чуду привыкает, сначала да — ошеломлен, потерян, а потом — глядишь и пегаса в телегу запрягать собрался. Зная такое свойство, сегодня Инга решила с побегом в лес погодить, дома тоже дела найдутся.
Вот и сидит теперь, перемыв гору посуды, после завтрака всей немалой семьи, вместе с теткой под окном — рукодельничает.
Казалось бы, самое успокаивающе занятие для девушки — приданое вышивать, а ей только едва-едва бешенство сдерживать удается. И откуда такая злоба к этому куску ткани на пяльцах, да игле с ниткой. И не в том дело, что она иглу чаще себе в палец втыкает, чем туда куда надо, просто не выходит сегодня ничего, все из рук валится, да и все. И как разговор начать тоже непонятно.
Тетка, смотрящая на все ее мучения добрым взглядом, наконец, не выдерживает — она ведь тоже понимает, что не просто так осталась Инга заниматься совсем не любимым делом. Но решительности племяннице явно не хватает, что ж надо помочь, а то так себя распалит, что вместо разговора запросто неприятность приключится.
— Ты доця, бросай это дело, не твое оно.
От такого начала, да еще из уст самого большого консерватора в их семье Инга аж на миг дар речи потеряла.
— Как же матушка, — вот и выскочило слово заветное само собой, как так и надо, а ведь раньше его никакими силами в горло не протолкнуть было, — как может быть, чтоб женщина того что ей природой положено не умела, что люди скажут? — От неожиданности у Инги похоже не та дорожка на воспроизведение включилась.
Тетка опустила глаза на собственное рукоделие, но не по делу — там руки уже давно, ни в каком контроле не нуждались, порхая, как казалось, совершенно самостоятельно, а пряча добрую усмешку.
— Ты просто лошадь позади телеги ставишь. То, что положено оно из сердца идти должно, а у тебя совсем другое на уме. Как сердце власть возьмет — так и научишься, а без того например вот как сегодня на всю семью наготовить, да накормить — не счастье, а каторга настоящая.
Марья посмотрела на ошарашенно хлопающую ресницами Ингу.
— Не понимаешь ты меня сейчас, ну да и не время для того пока. Просто не забывай, что сердце оно свое возьмет, и противится ему, не пытайся. Беги уж, сорванец прям, но мои слова не забудь — кто ж еще с тобой такой тайной поделится.
Инга бросила ненавистное рукоделье, но вместо порога бросилась к тетушке и порывисто обняла, покаянно прошептав — «простите меня матушка».
— За это что ли доця? — Марья прикоснулась к начавшему зеленеть по краям синяку. — Так за это я тебя благодарить должна, а то я уж думала — разлюбил меня Кирилл, а вон оно как на самом деле было…
Опомнилась Инга только во дворе — остается признать, что четвероруких зубастых мохнатиков понять проще, чем людей, рядом с которыми ты прожил полжизни — вот такой вот ребус.
И кто сказал что к чудесам можно привыкнуть? Привыкнуть конечно можно, но есть у них такое свойство — напоминать о себе самым чудесным образом.
Едва все вроде успокоилось, и изучение иного разума обрело некоторую предсказуемость и регулярность, как неугомонная парочка разом перевернула все с ног на голову. Скучно им, видите ли стало, так они полетать решили.
И не так как все люди — с дерева да вниз, или так как сами умели — с дерева на дерево, а так как только в сказках и встретишь — на метле.
Но по порядку — в тот день Ингу никто не встретил возле околицы, и она добиралась до дерева с «гнездом» самостоятельно. Сильно за неугомонную парочку она не волновалась, почему-то была уверенна, что если б что случилось, то она это почувствовала. Может они, как бывает в любой семье, просто
