сектор, в котором непрерывно дрожало не слишком четкое изображение, транслируемое камерами боевой машины. От этой непрестанной дрожи глаза лезли на лоб и слезились уже на десятой минуте, а неподвижные в реальности предметы обретали собственную жизнь. Еще сильнее «оживляло» пейзаж четкое понимание, что действительно где-то в этих зарослях затаился враг, рассматривающий тебя через прицел пусковой установки, или замерший с пальцами на пульте минного поля, дожидаясь, когда именно твоя машина войдет в створ…
Холодный пот крупными каплями висел на лбу и неприятно стекал между лопаток. Самое обидное, что Игорь никогда не считал себя трусом, да и не был им, но непрерывное ожидание лишало сил тело, а душу охватывало какое-то странное отупение, в котором чувствуешь приближение и неизбежность собственной смерти, но никаких эмоций это не вызывает, кроме одного желания — «скорей бы». Вот только, как ни парадоксально, а страха эта апатия совсем не притупляла, продолжая сосуществовать с ним в странном параллельном режиме. Оставалось только облизывать пересохшие губы, мечтая о глотке из фляжки, уже не первый час мучительно хотелось пить, но делать этого тоже нельзя — сержант таких люлей выпишет…
«О, вот и глюки пожаловали», — попытался мысленно пошутить сам с собой Игорь, — «сержант ведь — это я, а пить, зараза, все равно нельзя, но уже по другой причине — должен подавать пример и следить за бойцами. Иначе они всю воду враз выхлебают и станут вовсе ни на что негодны, а там от лейтенанта так прилетит, что люли от сержанта в учебке с ностальгической слезой вспоминать будешь».
С сомнением обежал взглядом своих подчиненных — большинство совершенно необстрелянных, только после этой самой учебки. У всех глаза оловянные и, скорее всего, уже ничего не видят, только Чурка, снайпер их отделения, имеет хоть какой-то опыт «командировок», он один и крутит постоянно головой, заставляя камеру компенсировать тряску и менять угол обзора. «Вот блин, какими все были орлами, а как дошло до дела — тока чурка и не спекся, впрочем, он к жаре привычный…».
Игорь уже собирался «взбодрить» личный состав, когда Чурка вдруг вздрогнул.
— Отблеск виден, на холме там, — и ткнул пальцем в борт, полено нерусское. Вот ведь гадство — стоит о ком-то хорошо подумать, как он такое отчебучит…
— Где блеснуло?! Направление, что заметил?! — заорал сержант, заставив вздрогнуть всех остальных, одновременно переключая турель на себя и прокручивая запись со шлема Чурки, потому как толку от снайпера никакого — он от растерянности похоже вообще русский забыл.
Увы, момент был упущен — машина вздрогнула от сильного удара, и все видимое пространство закрыла пелена. Показалось на миг, что это уже и есть «всё», но на тактических экранах шлемов вспыхнуло: «к машинам», и сразу: «к бою», и тело само по себе загрохотало по настилу, походу переводя в боевое положение оружие, а потом выпрыгнуло наружу, перекатом освобождая место для следующего.
Окружающий мир встретил кромешной мглой (Игорь этого не знал, но больше полутоны взрывчатки, заложенной в памятный Савельеву водопроводный шланг, подняли с обочин дороги фонтаны песка и пыли, затмив солнце), и начинающейся заполошной стрельбой. Сержант поймал за шкирку своего бойца, сдуру ломанувшегося в кювет, и, отшвырнув его назад, заорал: «Куда, лоси??? Там мины! Под машину залазьте и за нее прячьтесь!», — и тут же закашлялся (в этой суете он забыл накинуть маску и включить подачу кислорода), щедро хлебнув воздуха с пылью, и почему-то — запахом нагретого асфальта.
«Асфальт? Откуда — тут же грунтовка!» — ударила в голову мысль, а руки уже сами переключали связь на «экстренный» канал, но и тут не успел. Да и по любому было уже поздно.
Очень немногие знают, как много вокруг них материалов, способных взрываться. Этим знанием, а также пониманием необходимых условий для протекания взрывных процессов, владеют и не все профессионалы. Но практически любой человек в курсе, какая уйма веществ вокруг способны гореть — слишком многие познают это на собственном опыте.
То, что в начавшемся пожаре способны сгорать даже негорючие изначально предметы, и даже вода от жара может начать разлагаться на вполне горючие кислород и водород, тоже не является секретом.
Тайной для многих оказывается другое — эти процессы принципиально не различаются, и то и другое это цепная реакция окисления, и между ними нет неодолимого барьера. Всего лишь — «звуковой барьер». Взрыв от горения отличается скоростью протекания, если медленнее скорости звука — горение, быстрее — взрыв.
Одни и те же вещества могут — как гореть, так и взрываться. Например, тротил вполне можно настрогать ножом и вместо лучины использовать для растопки сырых дров, но упаси господи — закрыть дверцу печки до того, как он полностью прогорит. При создании подобных «особых условий» могут взорваться и вполне «мирные» вещества вроде растворителей или парафина, в которых никто взрывчатку и не заподозрит.
Но есть и удивительные отличия — во взрывчатке запас энергии намного меньше, чем в самом привычном топливе. Вполне обычная писчая бумага превосходит тот же тротил по запасу энергии втрое, а пластмасса — на порядок! Неудивительно, что про разрушительную силу взрывчатки обычно только слышали, а вот с возможностями огня практически все знакомы не понаслышке.
К тому же, не стоит считать, что «дозвуковая» скорость горения топлива — это мало.
Почти шестьдесят тонн смеси авиационного керосина и битума (а именно она находилась в двух аэродромных заправщиках и ассенизационной цистерне), вылитая в канавы по обочинам дороги, горит со скоростью более трехсот метров в секунду.
Огонь охватил всю колонну практически мгновенно. Тогда же резкое падение давления высосало воздух из легких, заставив практически всех потерять сознание.
И это оказалось скорее благом, потому что в следующий миг жадное пламя буквально высосало из окружающего воздуха весь кислород (в отличие от взрывчатки, горящему топливу нужен кислород из воздуха), и, соединившись в единый костер, рванулось ввысь. Огонь, одним тепловым излучением, в считанные секунды сначала высушил открытые участки кожи до состояния пергамента, а потом начал раскалять броню. Сначала до красного, а потом и до оранжевого цвета.
Внутри раскалившихся корпусов сейчас кипел, выделяя горючий и ядовитый газ, полистирол, выводя из строя экипажи самоходок, которые вряд ли сообразили и главное — успели, перейти на «автономку». Про пехоту и говорить нечего — теоретически она вполне могла отсидеться за броней машин, техника все же была рассчитана на многое, но удар застиг их в слишком уязвимый момент — когда люки были открыты для выхода пехоты.
Все эти подробности катастрофы Савельев разумеется не видел — клубы дыма надежно скрыли от глаз происходящее, но инфракрасные датчики БМДР четко «прорисовывали» силуэты машин колонны, заботливо снабдив каждый ярлычком с температурой, стремительно менявшим свои показания. Ну а медленно гаснувшие метки «своих» на тактическом дисплее заставляли только скрипеть зубами от бессилия.
Тем более, ничего еще не закончилось. Ветер донес серию взрывов и заполошную стрельбу, после которой с экрана исчезли еще три отметки — боковые дозоры прекратили свое существование, расстрелянные из засады.
Однако, в доменной печи, в которую враз превратилась дорога, возникло какое-то движение, и с нее в канаву рухнула самоходка. Казалось, все кончено, но машина, взревев двигателем, все же преодолела траншею, и громадным, разбрасывающим во все стороны «искры», пылающим костром закрутилась на поле — от жара на ней самовоспламенились элементы активной брони.
Агония была недолгой — из-за холмов на бреющем вывернул небольшой коптер и отстрелялся сразу четырьмя ракетами. Двумя попал и посреди поля вместо костра возник огненный столб высотой в сотню метров — газ из пробитых баков вырвался на свободу.
Однако, пилоты недолго радовались своей удаче — из пелены черного дама высунулся ствол, и громовым ударом винтокрылую машину просто сдуло с неба. Вниз она упала уже набором деталей. Не слишком крупных. Судя по возникшему при выстреле снопу искр, самоходчики стреляли картечью, не надеясь на самонаведение и радар, или просто не смогли впопыхах найти зенитные снаряды.
Секундой позже после выстрела на склоне одного из холмов по левой обочине блеснуло, и две ракеты, слегка довернув, нырнули в клубы дыма. Раздался сдвоенный удар, потом взрыв, и в воздух чудовищным леденцом на палочке взлетела сорванная с самоходки башня.
