Процедура разоружения прошла без эксцессов, если не считать таковым предупредительный выстрел, когда один из бойцов попытался подойти к оставленной БМД. А вот после того, как сложили оружие, из-за холма на них не спеша выкатился… больше всего это штука напоминала сарай, поставленный на громадные, в рост человека, колеса.
Как бы там ни было, но глянувшие на них сверху неулыбчивые лица бородачей дали ясно понять, что все планы, о которых до того незаметно постарались договориться, остается только засунуть псу под хвост. Хотя на пленных оружие особо никто не наставлял, кроме установленного за фонарем чудного транспортного средства пулемета, но держали его все с такой непринужденностью, что было четко понятно — пустят в ход привычно и без особых терзаний.
Бородачи, не спеша, рассредоточились, не перекрывая друг-другу сектора стрельбы и беря под контроль любое шевеление в окрестностях, от слаженности их действий невольно брала оторопь. Часть их тем временем принялась грузить трофеи в свой «сарай», а остальные начали выполнять непонятные движения вокруг подбитой машины.
Только один — невысокий, но кряжистый мужичек с большими залысинами — на минуту нырнул внутрь и появился назад уже с аптечкой в руках. Приблизившись, он обежал взглядом напрягшихся пленных и, безошибочно выделив Василия, со словами: «Лови, служивый», — перебросил ему столь неожиданный подарок. Но близко не подошел, а разделяющее их расстояние делало бесполезными любые телодвижения.
Некоторое время пленные были предоставлены сами себе, наблюдая за работой «трофейной команды», но надо было что-то решать с дальнейшей судьбой, и Василий (мысленно перекрестившись), потопал не спеша в сторону тех, кто возился с «бэшкой». Там, во-первых, заправлял знакомый мужичек, а во-вторых, просто интересно было — зачем они из своего сарая кран-балку вытянули? Не иначе, как двигатель снимают, куркули чертовы.
Двигаться старался медленно, без резких движений, но к его удивлению ни окрика, ни выстрела не прозвучало. Охранники просто проводили его взглядами, а «трофейщики» недоуменно переглянулись и вернулись к своим делам — вот только почему у него было ощущение, что за ним постоянно и неотрывно наблюдает не менее трех пар глаз и столько же стволов?
Но путь, наконец, закончился, а внимания на него по-прежнему никто не обращал, оставалось незаметно перевести дух и оглядеться по сторонам. Увы, первое, что бросилось в глаза, был брезент, на который победители рядком сложили пять тел. На вдруг ставшими ватными ногах Василий подошел и замер, не в силах сделать последние два шага.
«Чужих» — механика, водителя и стрелка — можно было узнать только по отличным от формы разведчиков «танковым» комбинезонам, это были даже не тела в полном смысле этого слова, а так… фрагменты. Командир машины лежал лицом вниз, и насколько изуродовала его смерть было непонятно, пятна крови и лохмотья плоти на спине на фоне его подчиненных не казались чем-то страшным. Рядом лежали два тела, залитых кровью, но в таких знакомых «горках».
Весельчака и балагура Илью, — «вот значит, кто показывал чудеса вождения, вынося их из-под крылатой смерти», — можно было узнать только по огненно-рыжим волосам, таких в во взводе больше не было ни у кого. Пуля, угодившая в затылок, оставила от красивого прежде лица только нижнюю челюсть. Рядом упокоился неразлучный его дружок — Стас, этого смерть пощадила, входное пулевое отверстие на правом виске практически незаметно, лицо спокойное, умиротворенное — будто у спящего.
От скорбного зрелища его отвлек лязг металла. Инстинктивно подняв глаза, капитан увидел, как по воздуху в сторону «сарая» плывет снятая с подбитой машины башня и, наконец, понял, как его жестоко обманули. Инсургенты действовали вовсе не из человеколюбия, или нежелания нести лишние потери, они просто не хотели вести бой рядом с подбитой машиной — обороняющиеся попытались бы наверняка ей воспользоваться, а в случае невозможности — уничтожить. Страшно подумать, сколько жизней смогут забрать теперь попавшие в чужие руки благодаря его малодушию стволы.
Горечь поражения, теперь осознанная полной мерой, сменилась какой-то жгучей, прямо детской обидой на весь мир. Она и сломала последний барьер, сжав до боли зубы Савельев шагнул вперед, наплевав на собственную судьбу и собственное же решение — не терять лицо перед врагом — слишком хотелось излить в мир давящую на душу боль. Не ударить рукой, так ударить словом.
— Не думайте, что это, — сведенный судорогой палец казал в сторону брезента, — вам пройдет даром!
В душе клокотало и плескалось раскаленное озеро, и он спешил выплеснуть хоть что-то наружу до того момента, как кто-то из смотрящих на него мужчин успеет спустить курок.
— Снайпера вашего… Из под земли достану! Голыми руками… зубами рвать буду! — волна эмоций вдруг схлынула, оставив после себя полное опустошение. Пелена ненависти спала с глаз и он увидел, какое впечатление произвела его речь. Странная была реакция — ни ответной ненависти, но страха, а в следующий миг он отрешенно понял, что вон те четверо переглядывающихся мужчины решают сейчас его судьбу.
Спокойно, без гнева и надрыва взвешивают на невидимых весах человеческую жизнь… и смерть. Спокойно и обстоятельно решают… нет — уже решили. Трое спокойно отворачиваются возвращаясь к прерванным делам, а четвертый подносит к лицу микрофон полевого коммуникатора, несколько неслышных слов, а губы прикрыты кулаком, видимо сколько слов в ответ и знакомый «переговорщик» не меняя выражения глаз снимает с плеча свое чудовище пристраивая его на сгиб руки и спокойно кивает Василию как старому знакомому:
— Ну тогда пошли чтоль.
— Куда? — оторопелый вопрос вырвался сам собой, тело и душа еще не верили в то что все закончено.
— А вон тудать. Сломанную березку видишь? Чуть ее левее и акурат попадем в овражек… Нам тудать. — Снизошли до объяснений, видя его растерянность.
Савельев как в тумане успел сделать пару десятков шагов, прежде чем до него дошла суть происходящего, и он застыл, стараясь усилием воли выпрямить напряженную спину.
— Что будет с моими людьми? — спросил не находя в себе сил оглянутся.
— А зачем они нам? — отпустим. Тем более шо лечить их не особливо с руки, — не проявляя нетерпения ответствовал конвоир, — пусть их ваши лечат… и тебя бы отпустили, да только нам тут мстители не нать.
— Благодарю. — Кивнул напряженной до полной негнучести шеи головой Василий и быстрым шагом направился в указанный овражек.
Нет, он не смерился и глаза упорно выискивали в траве хоть что-то что было похоже на оружие, но показывать при всех что он боится смерти считал неправильным. От того искомый овражек оказался близко гораздо быстрее чем хотелось.
Небольшой спуск вниз позволил краем глаза оценить расстояние до конвоира — не судьба, идет в семи метрах сзади бесшумной походкой опытного лесовика. На такого не бросишься, и не убежишь — поля по любому быстрее, да и такой матерый не допускает ошибок даже в мелочах — наверняка в стволе вязанная волчья картечь. В попытке найти хоть какое-то оружие, или стечение обстоятельств, Василий сделал еще десятка два шагов вперед, но удача отвернулась от него — под ногами ни камня, ни палки, а сам овражек насквозь залит светом заходящего солнца и просматривается во все стороны. Никакого укрытия, одни прозрачные кусты, да песчаные осыпи невысоких стен.
Да и попадись под ноги камень, годный для броска, за ним не нагнешься — выстрелит навскидку и не промахнется. Оставалось только почувствовав, что конвоир остановился и дальше за пленником не идет, повернуться лицом и посмотреть в глаза своей судьбе. И тут осечка — карие глаза смотрят спокойно и чуть насмешливо, будто говоря — «ну чего ты дергаешься? От пули может, и убегали, а от своей судьбы еще никто не ушел…». Но бороться надо до конца и капитан попробовал завязать разговор в расчете получить хотя бы сигарету — курить почему-то захотелось даже больше чем выжить.
— И что теперь? — конвоир недоуменно поднял брови и сердце невольно пропустило удар от такой неожиданности.
— Ты ведь вроде хотел с нашим начальством пообщаться? Вон оно топат, я дальше как решит так и буде. — ответил абориген, тыча куда-то за спину капитана стволом.
