оцепенению, а потом и вовсе впал в забытье.
Ранняя осень — не самое холодное время, тем более на Прерии, поэтому холодный сон не перешел в вечный. Но когда заглянувшее в щель между камнями солнце заставило открыть глаза и мучительно попробовать вернуть подвижность застывшим мышцам, оставалось только скрипеть зубами — по родному подворью, прекрасно видимому с этой позиции, открыто, ничего не боясь, ходили захватчики. И не было никакой возможности заставить их об этом пожалеть — на пятьдесят метров, нужных для уверенного выстрела из «пистоля» при свете дня его никто бы не подпустил.
Свои возможности он понимал хорошо, и недооценивать противника тоже был несклонен. Один единственный имеющийся в наличии выстрел не позволяет рассчитывать на случайность. Оставалось только внимательно смотреть и запоминать. И копить ненависть.
К счастью, долго эта пытка не продолжалась. Довольно скоро захватчики двинулись дальше. Федор еще пару часов потратил на попытку понять, что это не ловушка и его враги действительно ушли. Но даже после этого приближался к ставшему вдруг таким незнакомым и чужим дому очень медленно и осторожно. Боясь что-либо сдвинуть или потревожить.
Осторожность себя оправдала. К хутору подошел другой отряд, и только непонятное предчувствие не дало попасться в ловушку стен. Второй раз он разглядывал из уже почти родного укрытия людей почти в такой же в форме, но в этот раз ненависть соседствовала с удивлением. Впрочем, долго задерживаться новые пришельцы тоже не стали и скоро двинулись вслед за первыми.
А следом за ними, едва одевшись и обувшись, да прихватив немного из еды и самое главное — порох и пули, двинулся и Федор.
Вот только ненависть оказалась плохим советчиком. Точнее он из-за своего мизерного жизненного опыта просто не учел, что пришельцы могли руководствоваться какими-то своими, непонятными ему резонами, в результате чего попытка срезать путь увела довольно далеко от цели преследования. Наверстать упущение помогла вспыхнувшая в отдалении стрельба и выматывающий рывок, но к самому главному он безнадежно опоздал.
Долго и с разных сторон рассматривал место произошедшего боя — выжженное среди травы пятно с разбросанными на нем телами и вещами, которые победители решили оставить тем, кому уже ничего не было надо. Смотрел издали, так и не решившись приблизиться, благо острое детское зрение позволяло рассмотреть во всех деталях. Мелькнула было мысль поискать себе что-то посерьезнее «пистоля», но она погасла быстрее чем огонек спички в ураган. Мигом припомнилось парочка просмотренных с замиранием сердца фильмов «про спецназ», и неопределенный страх сменился уверенностью, что ушедшие точно оставили среди тел немало сюрпризов для неосторожных. Или он ничего в этой жизни не понимает.
В итоге, так и не рискнув приблизиться даже на расстояние, достаточное, чтобы почувствовать легендарный «запах трупа врага», Федор обогнул место побоища по дуге и двинулся по следам — что там нюхать и к чему лишний раз рисковать, со смертью все счеты заканчиваются. А у живых есть еще немало дел.
И вот он уже несколько часов плелся следом, толком не понимая — что он делает и зачем. Что хочет, а главное — зачем так рискует?
Точнее уже не плетется, а подползает. Потому что этот удивительный отряд, наконец, сделал привал. Хотя, продолжай они также двигаться дальше, никто бы этому уже не удивился. Но все же появилась возможность подобраться поближе, и любопытство погнало мальчишку вперед. Последние полторы сотни метров пришлось преодолевать на четвереньках, а то и извиваясь ужом в траве, но зато с этой позиции все было видно достаточно хорошо.
Ничего необычного, чтобы оправдало затраченные усилия, впрочем, не происходило — женщины, а теперь он мог с уверенностью сказать, что все бойцы это именно женщины, просто отдыхали после перехода, перебрасывались неслышимыми из-за расстояния фразами и… готовили еду.
Обострившийся от голода нюх, посрамил и глаза и зрение, четко сообщив будущее меню и доведя его до сведенья заодно и желудку. Последний взревел диким зверем, заставив мальчика уронить голову в траву — с перепугу ему показалось, что этот рык наверняка должны были услышать в лагере. Впрочем, эта мысль была не так уж далека от правды.
— Сегодня Клуша готовит, а она такая мастерица, что просто пальчики оближешь. — Раздался справа из-за спины спокойный уверенный голос.
Оставалось только скрипнуть зубами от бессилия и сгореть от стыда, поскольку первая, инстинктивная, попытка провалиться сквозь землю успехом не увенчалась. Федор, пламенея ушами, повернул голову в нужную сторону на угол достаточный, чтобы встретится со спокойным взглядом сидевшей на корточках в трех метрах от него женщины в камуфляже.
Простое открытое лицо, добрые морщины от улыбки возле уголков губ и глаз, и… полное отсутствие следа из примятой травы у нее за спиной. Сколько она уже тут стоит, пока он играл в индейца, подкрадывающегося к лагерю бледнолицых? Как подошла так, что он не услышал ни звука, не почувствовал взгляда или изменения в поведении обитателей травы, с кем он вообще рискнул играть? Забыл как-то — то, что для него игра, для кого-то может быть просто жизнь…
И ведь не проявляет ни малейшего нетерпения, дает время собраться с мыслями, оружие тем временем спокойно лежит на колене и направлено совсем не в его сторону. Вот только от взгляда на висящий слева на поясе нож и совершенно расслабленную левую руку не возникает никакого желания хвататься за оружие, хотя рукоять пистоля под рукой и в другой ситуации наверняка были б шансы его использовать. Но здесь и сейчас, от фигуры за спиной просто веет уверенностью и безопасностью. Не может быть человек настолько спокоен, уверен и при этом неагрессивен и умиротворен настолько, что полностью сливается с окружающей природой.
Точнее это он так думал. Еще две минуты назад. Видимо так она и смогла подойти. Женщина глубоко втянула ноздрями воздух и сказала:
— Действительно мастерица. Пойдем? — в вопросе не было никакого нажима, будто даже спрашивающая предполагала, что Федор мог не согласиться и был волен остаться тут, слушать стрекот кузнечиков, пока она не съест приготовленный неведомой Клушей ужин.
Пришлось вставать и топать в сторону лагеря, пламенея ушами от стыда — у него даже оружие не попросили, верный пистоль торчал за поясом. Будто никакой опасности он не представлял. Видимо, так оно и было.
— Да не переживай так. — Неожиданно сочувственно раздалось в спину. — Ты очень хорошо прятался, просто молодец. Никто бы тебя и не заметил, только…
Несколько шагов прошли в молчании, пока конвоирша подобрала деликатные слова. — Просто помимо стараний надо еще и знания иметь. Техника она сейчас такая… От нее ни тебе ни мне не укрыться. Попросишь потом Зайнаб записи показать… Можно конечно и технику обмануть, но тут как раз знания нужны. Научишься еще. — тут Федора ободряюще похлопали по плечу, от чего мальчик вздрогнул. Он опять не услышал, как к нему приблизились, а ведь она все время разговаривала!
В лагере возникло впечатление, будто попал в водоворот — без всякого сомнения, очень серьезные бойцы вели себя как обычная толпа разновозрастных женщин — каждой хотелось сказать пару слов, потрогать пришельца или просто заглянуть в глаза.
Из этого вихря рук, глаз вынырнула кружка бульона и кусок хлеба, а затем крышка от котелка с мясной кашей и ложка. И весь окружающий мир перестал существовать.
Вряд ли сон, неожиданно навалившийся на Федора, был просто следствием обильной еды и нервного напряжения. Слишком уж тяжело было из него выбраться, а даже когда удавалось «всплыть», то всего несколько секунд — и затуманенное сознание вновь соскальзывало в беспамятство. Те крохи ощущений, что удавалось схватить в эти мгновения, более всего походили на бред. Или тот же сон.
А как иначе относиться к происходящему, если тебе кажется, что ты катаешься на любимом их с братом развлечении — тарзанке. Ноги продеты в ременные петли, упругая ветка, к которой привязана вся конструкция, ритмично покачивает тело вверх-вниз, но в тоже время лицо и грудь прижаты к прям-таки неохватному, но мягкому и теплому стволу. Федор спросонья попробовал все же обхватить и прижаться сильнее, но длины рук не хватило, только что пошарил по другой стороне в поисках, за что
