превратить в инструмент. Что Франция снова может совершить ошибку, уже допущенную по отношению к его отцу.
Его продолжала терзать паранойя, ставшая уже второй натурой. Он устал, хотел и должен был все прекратить, но был слишком хорошо подготовлен, поэтому каждый день ему удавалось укротить свое желание выйти из игры.
И все же что-то должно произойти. Упорство, с каким Мохаммед следил за ним, и недавние обманные ходы Неззы — как раз сегодня вечером он отменил встречу — являлись предвестниками каких-то действий, которые вот-вот начнутся, и форма их по-прежнему оставалась непредсказуемой.
Феннек машинально прикоснулся к боку и под свободно спадающей на полотняные штаны широкой белой рубахой нащупал пояс, который недавно снова стал носить.
Может быть, полицейские нагрянут первыми. Он не знал, какую позицию в этом случае ему следует занять. Для ситуаций подобного рода существует своя процедура, однако она не поясняет, как полагается себя вести, когда вы во всем сомневаетесь, особенно в вашем собственном начальстве и в том, что оно вдолбило вам в башку.
Пальцы агента обследовали кожу от одной шлевки к другой, пока не нащупали угловатые формы девятимиллиметрового зигзауэра,[222] с которым он не расставался уже несколько дней. Присутствие пистолета около почек придавало уверенности. Оружие, вытащенное из тайника в углублении стены, утешало его по ночам, словно любовница.
Карим заглянул в кухню. Сама мысль о голоде покинула его при виде нескольких покрытых пылью консервных банок, валяющихся в раковине поверх грязной посуды. В последние дни ему не приходилось насиловать свою природу, чтобы на время поста побороть чувство голода. Он был под наблюдением, и все остальное отошло на задний план.
Он придвинул к входной двери комод из ИКЕА — свою самую тяжелую мебель. Смехотворная преграда, она ненадолго сдержит решительный натиск, но даст ему время, чтобы отреагировать.
Феннек, не раздеваясь, растянулся на кровати. Для проверки вытащил из оружия магазин с большой обоймой и сразу же вставил на место. Потом зажатый двумя руками пистолет лег ему на сердце. И только после этого глаза агента закрылись.
Френк Резник был в Загребе. Он сидел в кафе, фасад которого был выкрашен желтой краской. Несмотря на все его старания оставаться незаметным, высокое долговязое тело, усеянная веснушками белая кожа и огненно-рыжие волосы на несколько секунд привлекали любопытство других посетителей бара — приземистых, ширококостных и темноволосых мужчин. Таких же, как те, что сновали по базару Долача между прилавками со скудным ассортиментом товара, тесно поставленными под красными зонтиками, раскрытыми, чтобы защититься от дождя. Здесь все было серое, как в Англии — стране, где он родился и вырос. На родине, от которой он отрекся, чтобы после встречи с Богом найти себе приют в Пакистане.
Перед ним возник Анте Адеми, еще более приземистый, чем обычно, и, как всегда, сотрясаемый нервным тиком. Некоторое время хорват быстро переводил тревожный взгляд от зала кафе к запруженной жалкими огородниками площади, затем присел за столик.
Англичанин пристально посмотрел на своего приятеля — тот совершенно не изменился, — улыбнулся и вспомнил, что эта мысль посещает его при каждой их встрече.
— Чего? — Адеми обратился к нему на «кухонном» английском.[223]
Все такой же недоверчивый.
— Как видишь, я выжил.
Резник, бывший солдат ее величества, во время конфликта подвизался охранником военнопленных в Боснии и был прикомандирован к коридору с камерами, где сидел Анте и несколько других мусульман, его товарищей по оружию. Солдат и пленный понравились друг другу, сблизились и подружились еще до того, как Френк окончательно отважился на решительный шаг. Он обратился, как только освободился от воинских обязанностей.
В конце концов хорват тоже улыбнулся в ответ:
— Рад тебя видеть. Ты сделать хороший путешествие?
— Да, но это еще не все.
— Быть внимательно. — Адеми снова цепким взглядом обследовал окрестности и заговорщицки склонился к приятелю. — Двое друзей из нас скоро уехать.
— Как обычно?
— Как обычай. Это хорошо. Три месяца терпеть им слишком долго. Как они приехать из чертов Албания, да? Моя их не любить.
Резник понимающе кивнул, он бы тоже чувствовал себя неспокойно, если бы должен был хранить в своем подвале химическое оружие.
— Сказать твой контакт, что они есть во Франция на свадьба рядом с тридцать первое декабря. — Анте ткнул пальцем в лежащий между ними на столе мобильник англичанина. — Этот твой новый сотовый? — Не дожидаясь ответа, он схватил аппарат, стал нажимать на кнопки, дышать на экран, затем, перевернув, вскрыл его, вытащил батарейку, вставил ее обратно и включил телефон. Это занятие продолжалось несколько долгих минут. — Красивый. Твоя доволен, нет? — Затем: —
Френк не ответил, но мысленно зафиксировал информацию, открывающую доступ к электронной микросхеме, которую собеседник только что незаметно вложил в телефон, пока вертел его в руках.
Прежде чем с равнодушным видом распрощаться и порознь, с минутным интервалом, покинуть кафе, они еще с четверть часа поговорили о менее важных вещах.
Сидя в машине, припаркованной на одной из примыкающих к площади улочек, двое туристов изучали разложенную на приборной доске карту автомобильных дорог. Мужчина за рулем бросил взгляд на фасад бара, откуда только что вышел Френк Резник.
—
Женщина аккуратно сложила план и взяла небольшой рюкзачок, лежащий прямо перед ней у ветрового стекла. Приоткрыв его, она убедилась, что скрытый там фотоаппарат сработал хорошо:
—
Автомобиль агентов МI6[228] тронулся и покинул место стоянки. Они уже несколько месяцев следили за своим соотечественником. Их служба подозревала его в организации британской ветви обширной сети торговли оружием, перетекавшим из стран Востока к мусульманским фундаменталистам, которые испытывали не слишком сильную симпатию к Великобритании и ее европейским партнерам.
Один час — время, которое отвел себе Понсо на обдумывание того, что он расскажет своему начальству. Зайдя в знакомое кафе на улице Боэти, он в одиночестве допивал кофе, когда неожиданно прямо ему под нос сунули ксерокопию вырезки из газетной статьи. Мгновенно узнав статью, полицейский обернулся, чтобы взглянуть, кто надоедает ему во время завтрака. И обнаружил хмурое лицо Ружара.
— Хаммуд, Сесийон: это двое. Сколько еще?
— Сегодня пятница, и у меня перерыв.
— А мне плевать.
— Где вы это взяли? — Понсо заметил некоторое сомнение в глазах журналиста.
— По всей вероятности, Донжон не собирался унести все свои секреты в могилу. Он послал мне это в день своей смерти. Странно, правда? Как раз перед тем, как покончить с собой.
— Кто вам сказал, что это именно от него?
— Его консьержка. Она рассказала мне, что на следующий день после кончины Донжона нашла конверт с этим документом в привратницкой, среди почты, предназначенной для отправки. Я думаю, знай
