— Если бы знать, что в воскресенье здесь семейный день, я бы выбрал другое место. — Они сидели у окна в самом углу ресторана на Восточной набережной Сены в Исси-ле-Мулино. — Но мне его очень рекомендовали.
Амель с улыбкой посмотрела вслед только что промчавшейся мимо них пестрой ватаге.
— Мне следовало предупредить тебя. Пару раз я обедала здесь, когда была в этом районе на стажировке.
Оживление исчезло с ее лица, когда небольшая группа уселась за стол для родителей с детьми. Маленький мальчик залез на колени к отцу, поцеловал его в лоб, а второй поцелуй запечатлел на губах женщины, сидящей рядом и занятой переодеванием другого мальчишки, немного постарше.
Сервье заметил.
— Все в порядке?
Она повернулась к нему и опустила глаза:
— Да, просто… — Она не договорила.
Установилось молчание.
— Меня удивило, что ты приняла мое приглашение на воскресное утро.
Жан-Лу отправил ей еще одно электронное сообщение, поскольку первое осталось без ответа. Она откликнулась, и они договорились встретиться и выпить кофе. В ходе телефонного разговора кофе превратился в поздний завтрак.
— Сильвен уехал. — Последнее слово Амель прозвучало как горестный вздох. — Я свободна, так что почему бы и нет? Мне приятно.
— Вижу.
Она уловила иронию Сервье:
— Извини. — Молодая женщина не заметила в утомленных глазах собеседника никакого раздражения, только усталую доброжелательность. — Сегодня четвертая годовщина нашего знакомства. Обычно в этот день мы с Сильвеном куда-нибудь ходим вдвоем, но вот… он уехал. По работе.
— Бывает, что-то забудешь. Из-за работы иногда случается пренебрегать важными вещами, к тому же не всегда есть возможность выбора, ты должна бы знать об этом. Ты пробовала поговорить с ним?
Амель покачала головой:
— Нам стало сложно разговаривать. Я не совсем понимаю, что с нами происходит. — Она отвела взгляд, немного помолчала. — Это случилось так внезапно, я просто не знаю, что делать. — К глазам подступили слезы, она пыталась сдержать их. — Но здесь мне легче. Дома я бы места себе не находила, как дура.
— А я как раз каждой бочке затычка… — Осознав неуместность своих слов, Жан-Лу резко умолк. — Прости, это не то, что я хотел сказать.
— Знаю. Но это я должна просить прощения, что надоедаю тебе со своими глупостями.
— Извинения приняты. Давай прекратим, иначе через две минуты мы, обливаясь слезами, на глазах у всех упадем друг к другу в объятия. Вот это уж точно будет стыдно.
— Да уж, полный позор. — Амель уже снова улыбалась. — Расскажи мне немного о себе, ты сейчас много работаешь? У тебя усталый вид.
Сервье рассмеялся:
— Спасибо. Очень мило с твоей стороны. — Он вздохнул. — Я как каторжный работаю над планом развития одного датского предприятия, занимающегося программным обеспечением превентивного CRM.
— Чего?
—
Журналистка кивнула:
— Неделя была беспокойная, но страшно интересная. Мы сумели приблизиться к нашему источнику, он… — Она взглянула на Жан-Лу.
Он мягко накрыл своей ладонью ее руку:
— Тебе нечего бояться.
— Я тебя почти не знаю. — Амель стала нервно теребить салфетку. — К тому же это не только мое дело. У Ружара репутация. Если кто-нибудь узнает, что он работает над такой актуальной, животрепещущей темой, его собратья заинтересуются и постараются сунуть свой нос. А мы не можем упустить возможности первыми опубликовать сенсацию.
— Обещаю, что ничего не расскажу. — И добавил: — Это твое дело, а правда такое важное?
— Потенциально да. Потому-то мне особенно не хочется вляпаться.
— Политическое?
— Да.
— Наверное, это очень будоражит — окунуться в такую историю и исследовать закулисную сторону действительности.
Глаза Сервье блуждали в бушующих волнах серой и раздутой от дождей Сены.
— Будоражит? Да, наверное. Мне-то на самом деле это отвратительно.
— Даже так?
— Вся информация, которой нам удается завладеть, выглядит скорее плачевно и подрывает веру в надежность системы. Все это отдает грязными делишками и махинациями на всех этажах власти, действующей ради «высшей» цели, чаще всего не поддающейся четкому определению.
— И тебя это удивляет?
— И да, и нет. Сперва я подозревала, теперь констатирую. То есть я предполагаю. И потом, иногда… как бы это сказать? Иногда у меня создается впечатление, что на самом деле мы исполняем роль статистов, произносим слова, не нам предназначенные. Не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь.
— Но ты хочешь продолжать?
— Да.
— Почему?
— Потому что думаю, что кто-то должен сказать правду. Если никто ничего не будет делать, как все это изменить? — Прошло несколько секунд, прежде чем Амель вполголоса продолжила: — Я боюсь…
— Извини, что? — Кажется, Сервье не расслышал.
— Ничего.
Обычно Ружар не встречался с Жюльеном Акрутом прямо в профсоюзе. Тот предпочитал, чтобы их видели вместе только на официальных встречах. Однако сегодня журналист, измученный невозможностью выйти с ним на связь в течение нескольких дней, нарушил эту молчаливую договоренность и навестил ответственного работника без предупреждения, прямо в профсоюзе, в двенадцатом округе.
Акрут встретил его в холле и в раздражении потащил на улицу.
— Что это тебе вздумалось сюда прийти?
— Ты не отвечаешь на звонки, не перезваниваешь, вот я и пришел. Мне надо с тобой поговорить.
— Ты очень не вовремя. Все в истерике, видал, что вчера произошло?
— Демонстрация?
— Ну да, наши коллеги проявляют недовольство, и поверь мне, на этом дело не кончится.
Шел дождь. Ружар предложил выпить кофе в кофейне напротив, но профсоюзный деятель отказался.
— Некогда. — Они остановились у подъезда. — Чего тебе надо?
— В одном из оставленных тебе сообщений я назвал имя. Можешь что-нибудь узнать об этом человеке?
— Напомни, кто это?
