.
Я Маар, бывший пират и из пещеровиков. Это значит, есть у меня рога и хвост, тысяча чертей! — длинный и острый. Режет, пройдоха, не хуже сабли. Мы с ним не в одном шторме побывали и не один штиль выстояли. Ещё им бочки откупоривать удобно.
Мы, пещеровики, никогда не селимся в пещерах. Только когда забредёшь в дальние степи, вот тогда и пещерку себе можно облюбовать ядрёную. Настелешь веток и травы, а сам лютню в руки и давай по лугам бегать, к девицам приставать. Вот за это нам вилами да факелами периодически и намекали. У моего отца было тридцать четыре сына и сорок шесть дочерей. Хотя могло быть и больше, никто отпрысков по- честному считать не брался. Старый пройдоха так любил молоденьких девиц, что когда к одной лез — тогда же и навернулся. Кувыркнулся, прыгнувши в окно, и сломал шею.
Мамаша моя однажды закрыла меня в бочке и выставила на дохлое судёнышко. Пожелала удачи в новой жизни, и была такова. Так я и попал на «Хилую Нору» с неё и началась моя вольная жизнь. Морской ветер! Брызги в лицо! Качка. Славно было, зараза, что б провалиться.
Последний мой корабль звался «Пухлая Касатка». Так мы и грабили королевские суда, а награбленное делили и продавали. Пару раз чуть не сцапали нас, из пушек палили аж за ушами трещало. Гнались до самого заката, а потом с рассветом появились и давай ещё два дня преследовать. А потом Касатка оторвалась. Я на бочку прыгнул, станцевал.
— Йо-хо-хо! — орали пираты.
— И бутылка рома!
Резались в карты, отовсюду слышались грязные ругательства, ножи свистели в воздухе.
Я пырнул хвостом бочку и все мы тогда напились до хрюканья. Помню, как валялся на палубе и сопел в звёзды. Добыча должна была быть славной, раз за нами такая интересная погоня организовалась.
Спустился так по вежливому в трюм. Думаю, посмотрю что хоть к чему. Так, на всякий случай. Кругом ящики, сундуки. Простучал по одному, приложил ухо к другому.
— Ты что тут делаешь?
— А, Пройдоха Ам! Да так, вот смотрю.
— Смотри то смотри, а руки при себе держи, а то… — и он демонстративно провёл рукой у шеи и оскалил золотые зубы.
— Так конечно!
Я обошёл пару сундуков под хитрым взглядом Ама и остановился у одного самого видного.
— Что-то не разберу, а что тут нарисовано. — И принялся со всех сторон рассматривать рисунки.
— Так осьминоги это.
Как и следовало ожидать, Ам тут же оказался рядом и вперил взгляд в тех самых осьминогов. А я быстро и цапнул шкатулку, что стояла тут же на сундуке поменьше. Ам того и не заметил.
— А что это они делают?
— Хм… вроде как…
— Что-то?
— … сражаются.
С кем они там сражаются, я так и не услышал. Давай шустро по лестнице и ну его по дороге шкатулку осматривать. Шкатулка чёрная и холодная, аж пальцам странно. Несу я её и думаю, ничего же страшного не случится если я её приоткрою. А ребятам не в убыток, там ещё всякого добра навалом. И тут корабль как качнет, я аж в перила вцепился.
Снова собрался открыть шкатулку. А корабль как бросит в другую сторону.
Ну думаю, морская выдра, шельма мать, всё равно открою. И приоткрыл малость. Да так себе по пальцам и хлопнул — от толчка. Тут такая буря поднялась, что и воет похлеще волколаки в линьку.
Сунул нос я на палубу — а там заливает вовсю. Волна хлещет, будь здоров. Мокренько так, не уютненько. Я назад было попятился, как тут же столкнулся спиной с чьими-то рёбрами. И нащупал рукой между этими рёбрами дырки. Потом хребет, таз и руку отдёрнул.
Медленно обернулся, а сам себе думаю неспроста это. И вижу, стоит передо мной скелет. И ухмыляется золотыми зубами.
— Доброй тебе вечности, — подал голос скелетище.
Ну, думаю, не хамить же костяку, потенциально уже умершему и не особо уязвимому в том же потенциале.
— Доброй, — говорю, — вечности. Как здоровьице?
— Ничего, спасибо, — отвечает как в ус дать! Хоть бы что.
— Ам, ты ли это?
— Не совсем.
— Хм, — на это меня только и хватило.
Стоим мы лицом к черепу и молчим. И вот скелет снова говорит:
— Не совсем, теперь я — твой проводник.
— Это ещё как? — а сам думаю, как бы побыстрее дёру дать. А там в волну, что ли, прыгнуть. Ну его бурю, тут скелет говорящий.
— Ты освободил меня, иначе как активировал благословение. Теперь вы все на этом корабле — благословлены. А ты — центр сосредоточения.
— Извини, по-моему, это уже масло масляное.
— Пожалуй, ты прав, — и скелет задумался. — Но тут же сверкнул пустой глазницей и вроде бы как приободрился. — Ты — активирующий элемент общей инженерии. Программа запуск. Понятно?
— Хм.
Его мой ответ вроде как обрадовал.
— Да! И потому тебе предназначена возможность распределять ресурсы запущенных вибраций. Видишь, как всё просто, а если что, я подскажу. Я здесь, чтобы тебе помогать.
— Мне…
— Конечно! — Энтузиазму скелета не было предела. — Ведь ты — избранный.
— Избранный?
— Ты открыл шкатулку.
Я посмотрел на свои руки. С этим трудно было поспорить.
— Хочешь всё получше разглядеть?
— Конечно.
Пришлось усиленно топать на палубу. Вместо ожидаемого, там вовсю жарило солнце и мерно гудели волны. Но не это заставило меня ещё минут пять вспоминать всех своих родственников до седьмого колена. Кривой Ут, Толстый Хам, Кривляка Мик и даже Дюф-Нос-Откушу, все были тут, да только увешанные цветами да с заплетёнными косичками, у кого было что заплетать. Все сидели в кружке и распевали песни. Другие качались на мачтах и сочиняли стихи. Вместо рома в кружки набирался компот. Я принюхался. Малиновый.
— Изволишь вкусить амброзиевый напиток? — Это ко мне заспешил Дюф-Нос-Откушу, который не так давно пытался продырявить меня в брюхо за бутылку рома. И стоит теперь на меня так улыбается, что хоть слезу пусти и… к чертям!
— Что это такое?! — Зло вскинулся я и попёр на скелета забыв о предосторожности. — Ты что с ними сделал, какой, к верблюжьей заднице, амброзиевый напиток?! Где… всё? — И я развёл руками беспомощно пытаясь выразить всю глубину моей оторопи. Выразительно посмотрел на скелета. Видно, физиономию у меня тогда здорово перекривило. Скелет тут же застыл и какая-то потерянность проступила по всей черепушке.
— Но это же твоя мечта.
— Чего?
— Д-да, — тут он как назло приободрился отыскав для себя нить самых что ни на есть, к чертям,
