— Эй, приятель, почему бы тебе не отдохнуть от тортов и немного не прогуляться со мной?
Он ложится лбом на стол, едва не задев свой сладкий шедевр.
— Пойдем, Гров, — зову я, обнимая его и отползая на коленях к стене. Расстегиваю его капюшон и вытираю салфеткой грим, капающий со лба, и глазурь с ладошек.
— Хочу ловить зубами яблоко, — бормочет он, когда я кладу его себе на колени.
— Конечно, но сначала полежи немножко. Закрой глазки и помолчи.
Я снова прикладываюсь к стакану, после чего все окружающее теряет резкие очертания. Одновременно обмахиваю себя и Грейера проспектом, найденным под ближайшим шкафом. Очевидно, Грейер задремал: маленькое тельце заметно потяжелело. Закрыв глаза, я пытаюсь представить себя в этой комнате, во главе длинного стола с подчиненными, но перед глазами так и вертится сцена совета директоров, проводимого Тинки-Винки.
Должно быть, я тоже забылась, потому что вдруг вижу миссис N. в норковом костюме Лаа-Лаа, пытающуюся убедить меня позволить ей потолковать с компашкой Г.С. насчет «этой истории со шлюхой», поскольку ее призвание — «определение границ». Тут на сцене появляется мистер N., танцующий под мелодию «Монстр Мэш». Он снимает голову и оказывается моим Г.С, требующим отвести его в ванную. Я просыпаюсь.
— Няня, хочу писать!
«Монстр Мэш» сверлит уши. Я наконец различаю часы, полускрытые искусственной паутиной.
Половина, дьявол его побери, десятого. Ладно, что теперь? Двадцать минут до квартиры N., десять — чтобы избавиться от этой штуки, и еще двадцать, чтобы добраться до «Соловья»? Ведь он все еще будет там, верно?
— О'кей! Пора сворачиваться. Найдем ванную и направимся домой!
— Няня, я не могу так быстро!
Я подхватываю едва волочащего ноги Грейера, сажаю на свой фиолетовый загорбок и лавирую между павшими и ранеными, находящимися в разных стадиях гипергликемии [32].
— Скорее, скорее. Не знаете, где ванная? — осведомляюсь я у миниатюрной индианки в костюме очередного телепузика, пытающейся утешить такого же телепузика поменьше, которому, по всей видимости, так и не удалось откусить привязанный за нитку пончик. Бедняга истерически орет, и оглушенная няня тычет пальцем в бесконечную очередь, исчезающую за углом. Я осматриваюсь в поисках уединенного растения в горшке побольше размером, готовясь заодно объяснить, что «это просто игра такая». Но Грейер показывает куда-то в сторону.
— Ванная комната там, в офисе папы.
Я ставлю его на ноги, требую показать дорогу и при этом бежать так, «будто за нами гонятся».
Он мчится по пустому коридору, прижимая ручонки к известному месту. Здесь почти совсем темно, и приходите; бежать, чтобы не упустить его из виду. Наконец он толкает какую-то дверь, я лечу следом и едва не сбиваю с ног застывшего в дверях малыша.
— Привет, Грейер!
Мы оба растерянно моргаем. Мистер N. включает лампу, а навстречу к нам идет она — в черных чулках, короткой юбочке и котелке. Я сразу же узнаю ее.
— Здравствуйте, няня, — говорит она, заправляя выбившиеся из-под котелка рыжие волосы.
Мы с Грейером безмолвствуем.
Мистер N. выходит из-за стола, наспех приводя себя в порядок и украдкой вытирая помаду с губ.
— Поздоровайся, Грейер.
— Мне нравится твой костюм, — жизнерадостно объявляет она, прежде чем Грейер успевает ответить. — Помнишь, я — Чикаго, потому что там наш самый большой рынок сбыта!
— На ней нет трусиков, — тихо говорит он, показывая на ее сетчатые ноги и вопросительно взирая на меня.
Мистер N. поспешно поднимает Грейера, не глядя ни на кого из присутствующих, включая собственного сына, и. бросив: «Пора на покой, парень. Сейчас найдем твою маму», — направляется к выходу.
— Э… мы должны найти ванную. Грейер хочет… — пытаюсь объяснить я, но он не оборачивается.
Я смотрю на мисс Чикаго, но она уже протискивается мимо и удаляется, стуча каблуками, в противоположном направлении.
Мать твою!
Янехочуничегознатьянехочуничегознатьянехочуничего-знать!..
Хватаю рюмку с забытого на журнальном столике подноса с ледяной водкой и быстренько опрокидываю ее.
Слава Господу милосердному, уже через несколько минут семейка N. и я летим по ФДР[33], а Грейер полностью отключился, положив голову мне на колени. Подозреваю, что, когда мы выйдем, на сиденье окажется пятно, но, черт возьми, я предупреждала!
Миссис N. откидывает голову на кожаный подголовник и закрывает глаза. Я опускаю окно (всего на дюйм, не больше), чтобы подставить лицо свежему ветру с Ист-Ривер. Я немного пьяна. Вернее, немного больше, чем немного.
Откуда-то издалека доносится нерешительный щебет миссис N.:
— Я говорила с матерью Райана, и она утверждает, что Колледжиет — одна из лучших школ в стране. Завтра же позвоню и запишу Грейера на собеседование. Кстати, она сказала, что они с Беном решили этим летом снять домик в Нантакете. Уоллингтон и Сьюзен отдыхали там последние четыре года, и Салли уверена, что это может оказаться приятным разнообразием после Хэмптона. Она считает, что иногда полезно уехать подальше от Мейдстоуна, да и детям необходимы новые впечатления. А у Кэролайн Хорнер там дом. Салли говорит, что брат Бена отбывает на лето в Париж, так что ты можешь временно воспользоваться его членством в теннисном клубе. И няня тоже может поехать! Нэнни, не хотели бы вы провести несколько недель на океанском побережье? Такой прекрасный отдых!
Я навостряю уши при упоминании своего имени — и с нескрываемым энтузиазмом восклицаю:
— Совершенно верно! Прекрасный отдых! И так весело! В-Е-С-Е-Л-О!
Разумеется, я согласна.
Пытаясь оттопырить фиолетовые большие пальцы, я представляю себя наедине с океаном и своим Гарвардом Страстным.
— Наааантакет! Пляж, волны и прибой. Как можно отказаться от этого? Считайте, я уже подписалась.
Сквозь полуопущенные ресницы я вижу, как она вопросительно поднимает брови, прежде чем повернуться к храпящему мистеру N.
— Что же, тогда… — Она закутывается в норку и возвещает мелькающему за окном городу: — Значит, решено. Завтра же звоню риелтору.
Полчаса спустя мое такси со свистом летит назад по ФДР, в противоположном направлении, к Хьюстон- стрит. Я придирчиво смотрю в зеркальце пудреницы, выискивая остатки грима. Потом подаюсь вперед, и глаза слепят ярко-зеленые циферки на часах таксиста. 10.24. Давай, давай, давай!
Сердце бешено стучит, и адреналин невероятно обостряет чувства. Я ощущаю каждый толчок на каждой рытвине и обоняю дым от выкуренной сигареты предыдущего пассажира. Сочетание сюрреалистического настроя вечера, бесчисленных порций поглощенного мной спиртного и кожаных штанов, в которые я втиснута, а также обещание потенциальной интрижки с Гарвардом Страстным только усиливают эмоциональное напряжение. Передо мной, говоря без обиняков, стоит нелегкая задача. Все принципы, какие у меня имелись ранее: политические, моральные и т.д., — растаяли, утекли, похоронены.
Такси подъезжает к 13-й улице, останавливается на крайне сомнительном отрезке Второй авеню, я швыряю водителю двадцать баксов и захожу внутрь. «Соловей» — одно из тех мест, куда я поклялась не совать носа с того дня, как окончила школу. Пиво подают в пластиковых чашках, пьяные клиенты, вооруженные «дротиками», делают поход в туалет миссией почти невыполнимой, а если вам все-таки удалось туда пробиться, дверь не закрывается. Словом, вы оказываетесь в типичной выгребной яме, которую давно уже не выгребали.
