— Прости?
— Я часто сидел с детьми именно в этом доме. Покормишь их, поешь сам, поиграешь в игры…
— О Господи, какое отношение это имеет к моей работе? Я провожу с этим ребенком больше времени, чем его собственные родители!
Я чуть отодвигаюсь от Г.С. и обиженно шмыгаю носом.
— А как насчет уик-эндов?
— У них кто-то есть в Коннектикуте. Они остаются с ним наедине только по пути туда и обратно, да и то по ночам, когда он спит! И никогда не собираются всей семьей. Я думала, они ждут праздника, чтобы побыть вместе, но нет! Миссис N. целыми днями в бегах, а нас гоняет по всему городу, лишь бы выпихнуть собственного ребенка из дома!
— Но сейчас повсюду столько классных развлечений, особенно для малышни!
— Ему четыре года! Он заснул на «Щелкунчике», «Рокетс»[37] напугали его до смерти, а пока мы три часа ждали в очереди, чтобы посмотреть на Санту в «Мэйси», бедняга весь покрылся крапивницей. Но в основном мы торчим в очередях в туалет. Повсюду. И такси не найдешь, и…
— По-моему, ты определенно заслужила мороженое, — объявляет Г.С, вручая мне ложку. Меня одолевает смех.
— Извини, но за последние сорок восемь часов я впервые говорю с человеком, не нагруженным пакетами. Просто это Рождество меня немного достало.
— Не говори так! Подумай, какое это чудесное время года! И нам определенно повезло жить в большом городе: столько огней и людей вокруг.
Он показывает на сверкающие рождественские украшения вдоль Пятой авеню.
Я тычу ложечкой в мороженое и гоняюсь за карамельным завитком.
— Ты прав. Еще две недели назад я бы сказала, что это мой любимый праздник.
Мы передаем друг другу мороженое и любуемся рождественскими венками в окнах «Стенхоупа» и маленькими белыми лампочками, горящими над навесом.
— Похоже, ты из тех, кто любит праздники.
Я краснею.
— Ну… День древонасаждений, пожалуй, единственный, когда я отрываюсь на всю катушку.
Он придвигается ближе.
— Все еще считаешь меня мудаком?
— Я никогда не говорила, что ты мудак, — улыбаюсь я в ответ.
— Вернее, мудак по ассоциации.
— Скорее…
АААААААА!!! ОН МЕНЯ ЦЕЛУЕТ!!!!!!
— Привет, — тихо говорит он, почти касаясь моего лица губами.
— Привет.
— Не можем мы, ну пожалуйста, начать сначала и навсегда-навсегда забыть «Доррианс»?
Я снова улыбаюсь.
— Привет, я Нэн…
— Няня! Няня!
— Она самая. Что?
— Твоя очередь!
Бедный Грейер, ему в третий раз приходится возвращать меня со ступенек Метрополитен-музея, где мой мозг, кажется, постоянно обосновался.
Я передвигаю пряничного человечка из оранжевого квадрата в желтый.
— Так и быть, Гров, но это последняя партия, а потом придется примерить одежду.
— О Господи!
— Ну же, не капризничай, это очень весело. Можешь устроить для меня небольшой показ мод.
На кровати громоздится весь гардероб Грейера, оставшийся с прошлого лета, и мы пытаемся определить, что еще годится для носки: нужно же как следует снарядить его к каникулам. Я понимаю, что ему вряд ли захочется проводить таким образом свой последний день со мной, но приказ есть приказ.
Убрав игру, я становлюсь на колени и помогаю ему надевать и снимать шорты, рубашки, плавки и самый крохотный в мире синий блейзер.
— Ой! Слишком мала! Больно! — ноет он, оглядывая ручонки, перехваченные, как сосиска в булке, резинками белой футболки «Лакост».
— Ладно-ладно, я уже снимаю, потерпи.
Я извлекаю его из футболки и протягиваю крахмальную сорочку от «Брукс бразерс».
— Эта мне не слишком нравится, — говорит он, покачивая головой, и медленно добавляет: — Думаю… из нее я уже вырос.
Я осматриваю пуговки на рукаве и жесткий воротничок.
— Тут ты прав. Действительно вырос. Наверное, тебе больше не следует ее носить.
Я заговорщически подмигиваю, складываю отвергнутую одежку и присоединяю к груде таких же.
— Няня, мне скучно, — хнычет он, сжимая ладонями мои щеки. — Больше никаких рубашек. Давай поиграем в «Кэнди лэнд»!
— Ну пожалуйста, еще разочек, Грейер!
Я натягиваю на него блейзер.
— А теперь пройдись по комнате, туда и обратно! Давай посмотрим, какой ты шикарный!
Он смотрит на меня как на сумасшедшую, но все же отходит, оглядываясь каждые несколько шагов, дабы убедиться, что тут нет никакого подвоха.
— Ну же, малыш, жми! — ору я, когда он доходит до стены.
Грейер оборачивается и с подозрением взирает на меня, пока я не вскидываю воображаемую камеру и начинаю делать снимки.
— Давай, малыш, давай! Ты просто класс! Покажи, на что способен.
Он картинно раскидывает руки.
— Йо-хо! — визжу я, словно Арнольд Шварценеггер, который уронил свое полотенце, выходя из ванной.
Грейер хихикает и принимает театральные позы.
— Ты веикоепен, даагой, — картавлю я театрально и, наклонившись, чтобы снять блейзер, чмокаю воздух возле его щек.
— Ты правда скоро вернешься, няня? Завтра?
— Давай еще раз взглянем на календарь, чтобы проверить, сколько времени у тебя уйдет на Багамы…
Мы склоняемся над Календарем Няни, сделанным мной собственноручно.
— А потом Аспен, где будет настоящий снег и ты сможешь кататься на санках и лепить снежных ангелов и снеговиков. Вот увидишь, как там будет весело!
— Где вы? — окликает миссис N.
Грейер мчится в холл, а я задерживаюсь, чтобы сложить последнюю рубашечку, и только потом иду следом.
— Как прошел день? — жизнерадостно осведомляется она.
— Грейер очень хорошо себя вел. Мы примерили все, — сообщаю я, прислонившись к косяку. — Те вещи, что на постели, можно брать с собой.
— Превосходно! Большое вам спасибо.
Грейер подпрыгивает перед миссис N. и дергает ее за шубу из норки.
— Пойдем смотреть мое шоу! Скорее!
— Грейер, о чем мы договаривались? Ты помыл руки? — спрашивает она, уклоняясь от объятий.
— Нет, — признается он.
— Как же в таком случае можно трогать мамину шубу? А теперь посиди спокойно. У меня для тебя сюрприз от папы!
