Она принимается рыться в пакетах и вытаскивает ярко-синий тренировочный костюм.
— Ты ведь знаешь, что в будущем году пойдешь в школу для больших мальчиков? Папе очень понравился Колледжиет.
Она вертит в руках костюм, чтобы показать ярко-оранжевые буквы. Я выступаю вперед и помогаю Грейеру натянуть его через голову. Она отступает, пока я закатываю рукава вокруг запястий аккуратными пончиками.
— О, папа будет так счастлив!
Грейер в полном восторге, он разводит руками и принимается выламываться, как в спальне.
— Милый, не маши руками, — сокрушенно замечает мать, — это неприлично.
Грейер вопросительно смотрит на меня. Она замечает его взгляд.
— Грейер, пора прощаться с няней.
— Не хочу! — упрямится он, вставая перед дверью и скрещивая руки.
Я снова встаю на колени:
— Всего на несколько недель, Грейер.
— НЕЕЕЕЕТ! Не уходи! Ты пообещала поиграть со мной в «Кэнди лэнд»! Сама обещала!
По его щекам уже катятся слезы.
— Эй, хочешь свой подарок сейчас? — спрашиваю я. Подхожу к чулану, набираю воздух в легкие, изображаю сияющую улыбку и вынимаю пластиковый пакет, который еще утром принесла с собой. — Это для вас. Веселого Рождества! — говорю я миссис N., протягивая сверток из «Бергдорфа».
— О, что вы, не стоило, — произносит она, кладя сверток на стол. — У нас тоже кое-что есть для вас.
— Неужели? — ахаю я с притворным удивлением.
— Грейер, пойди принеси подарок для няни. Он убегает. Я отдаю ей еще один сверток.
— А это для Грейера.
— Няня, вот твой подарок, няня! Веселого Рождества, няня! — тараторит Грейер, отдавая мне коробочку с эмблемой «Сакса».
— Большое спасибо.
— А где мой? Где мой? — подпрыгивает он.
— У твоей мамы, и можешь открыть его, когда я уйду.
Я торопливо накидываю пальто, поскольку миссис N.
уже держит лифт.
— Веселого Рождества, — говорит она на прощание.
— До свидания, няня! — кричит Грейер, беспорядочно размахивая руками.
— До свидания, Грейер! Веселого Рождества.
У меня не хватает терпения дождаться, пока лифт спустится вниз. Я воображаю Париж, и сумочки, и бесконечное множество поездок в Кембридж. Но сначала раскрываю открытку и читаю:
Я разрываю упаковку, вскрываю коробочку и начинаю рыться в цветных бумажных салфетках.
Никакого конверта. О Боже, никакого конверта!
Я переворачиваю коробочку. Тонны салфеток разлетаются в разные стороны, и наконец на пол лифта с легким стуком падает что-то черное и мохнатое. Я падаю на колени и набрасываюсь на это черное, как собака на кость. Разгребаю яркую груду салфеток, нахожу свое сокровище, и… и… и… это меховые наушники. Всего лишь наушники.
Только наушники.
Наушники!
НАУШНИКИ!!!!!
Глава 5
ПЕРЕДЫШКА
— Бабушка повсюду тебя ищет! Пора разрезать торт, — объявляю я отцу, входя в бабушкину гардеробную, где он наслаждается краткой передышкой от шумного празднования Нового года, совмещенного на этот раз с его пятидесятилетним юбилеем, устроенного бабушкой для «единственного сына, которым одарил Господь».
— Быстро закрой дверь! Я еще не готов: слишком много народа.
Несмотря на раскованно-богемную обстановку вечеринки, большинство художников и писателей, собравшихся здесь, сочли нужным надеть смокинги, единственное, что, как настоятельно подчеркивал отец, он никогда на себя не напялит. Ни за что. Ни ради кого!
— Кто мы, спрашивается, чертовы Кеннеди? — последовал вполне резонный ответ на попытку бабушки убедить его в необходимости надеть вечерний костюм.
А вот меня не нужно дважды просить влезть в платье, наоборот, я безумно рада редкой возможности отдохнуть от /Своих свитеров с джинсами и выглядеть истинной леди.
— Правда, я не слишком сильна в уговорах, зато явилась с дарами, — говорю я, протягивая ему бокал с шампанским.
Он улыбается, делает большой глоток и ставит бокал на зеркальный туалетный столик, рядом со своей задранной ногой. Откладывает кроссворд из «Тайме», который все это время разгадывал, и знаком приглашает меня сесть. Я, в облаке черного шифона, плюхаюсь на мягкий кремовый ковер и пью из своего бокала. Из гостиной доносятся приглушенный смех и оркестровая музыка.
— Па, тебе следует выйти к гостям, поверь, все не так уж плохо. Тот парень, писатель, который приехал из Китая, тоже не надел галстук. Можешь общаться с ним.
Он снимает очки.
— Если уж общаться, так с дочерью. Как дела, фея? Успокоилась?
Новая волна ярости окатывает меня, унося праздничное настроение, владевшее мной почти весь вечер.
— Уф, эта баба! — шиплю я, сразу обмякнув. — Последний месяц я работала по восемьдесят часов в неделю, и ради чего? Не знаешь? Так я скажу! Ради наушников!
Волосы падают мне на глаза, но я, не откидывая их, продолжаю смотреть на сцену, где ряд черных лодочек сменяется многоцветной радугой китайских шлепанцев.
— Ах да, я и забыл! Прошло целых пятнадцать минут с тех пор, как мы в последний раз говорили на эту тему!
— Какую тему? — интересуется мать, проскальзывая в дверь с тарелкой закусок в одной руке и бутылкой шампанского — в другой.
— Могу дать подсказку, — сухо предлагает он, поднимая бокал, — ты носишь их вместо шляпы.
— Боже! Опять?! Хватит, Нэн, сегодня Новый год! Почему бы тебе не отдохнуть?
Она падает в шезлонг, подбирает под себя ноги и отдает отцу тарелку.
Я приподнимаюсь и тянусь к бутылке.
— Ма, я не могу! Не могу забыть об этом! С таким же успехом она могла плюнуть мне в лицо и извалять в грязи! Все знают, что на Рождество полагается солидный бонус. Так было, есть и будет! Иначе с чего бы мне тратить на нее столько времени?! Должна же я получить сверхурочные! Каждый идиот, который на них работал, получил бонус и сумочку! А я…
— Наушники, — доканчивают они хором, пока я наливаю себе очередной бокал.
— Знаете, в чем моя проблема? Я из кожи вон лезу, воспитывая ее сына, пока она просиживает у маникюрши, да еще делаю все, чтобы такое положение выглядело естественным! Все эти истории, которые я рассказываю, все поручения, которые выполняю по первому ее требованию, просто ее развращают. Ей уже кажется, что я живу в этом доме, живу ее интересами. Она забывает, что это всего лишь моя работа. Эта особа твердо убеждена, что позволила мне прийти поиграть с ее сыночком!
