странными легионерами. Они двигались не как привычно и пахли уж точно иначе. Только вот подойти и понюхать Силу не пускали. Попробуй подойди — ясно, к этим серебряным и холодным нельзя. Наконец мать заметила праздное любопытство дочери и как можно незаметнее опустила той голову.
Дверь вездехода открылась.
— Ты уезжаешь.
Аджехе не нужно было проговаривать очевидное и потому он только стоял и молчал. Тогда Мийя улыбнулась ему ободряюще и заметила, глядя украдкой на небо за его спиной.
— Вот бы сейчас пошёл снег.
— А ты вернешься в Обитель.
— Да, со временем. Когда закончу миссионерскую деятельность здесь. Потом нужно будет отправляться в другое место, этим мы, жрицы, и занимаемся. Вы же защищаете легионеров.
— Более или менее.
На этот раз от Мийи не ускользнула ирония в голосе Аджехи. Теперь она видела его яснее и хоть и поняла, но слишком поздно. Теперь она могла видеть недоверие и решительность в его глазах, вместо покорности и должной веры. Ему предстоит пройти ещё долгий путь, решила жрица, в то время как Мийя продолжала отмечать малейшие изменения в выражении лица и движениях.
— Я испытываю грусть, но всё так, как должно быть. — И подумала: «Печаль — неотъемлемая часть человека. Это хорошо, что ты испытываешь её, хоть и пытаешься это скрыть». Она не была точно уверенна, позволено ли стражам грустить, но раз на это способен один, значит, и все они. Всё же люди. «Это хорошо и правильно».
— Служба…
— Да, конечно…
— В любом случае…
— Да.
На этот раз улыбка вышла несколько неловкой. Аджеха тоже попытался улыбнуться и с непривычки только нахмурился.
— Руки мёрзнут.
У стражей руки не мёрзли, однако он нарочно ощутил холод.
— Смотри.
Вдруг пошёл снег. Как ребёнок Мийя восхищённо подняла руку и попыталась поймать снежинку на ладонь. Та мягко опустилась на кожу. Аджеха понял, что время пришло и сказал приглушённо:
— Прощай.
— Почему ты прощаешься? Мы может ещё встретимся.
На этот раз Мийя с удовольствием всё же отметила, как чуть приподнялись уголки губ. И кивнула в ответ. Тогда Аджеха пошёл прочь. На ходу заковываясь в привычный панцирь. Снег прекратился как его и не было. Аджеха вышел к отряду как раз тогда, когда Люмен открыл дверцу вездехода и сам присоединился к остальным стражам. Его белый костюм выделялся как снег на кровавом фоне.
Лукас сел внутрь следом за Люменом. Аджехе выпало ехать со стражами. Вездеходы заработали и тут же тронулись с места, постепенно набирая скорость. Позади оставались, растягивались длинные полосы от поселения. Небо впереди чернело приближающейся ночью.
— Скоро мы будем дома, — с уверенностью сказал Лукас, наслаждаясь звучанием своих слов.
Люмен ответил ему молчаливым вниманием. Слишком темно было там за окном и резкий свет внутри вездехода погружал в белый холод. Когда огни поселения остались далеко позади, впереди раскрылась пустынная долина снега и льда.
9
«Все мы дети звёзд и…»
— Я не должен быть здесь.
Нет, этого вслух Шайло не говорил. Ему не пристало, да и мысли нарочно не обретали ясности. Перед ним далеко внизу простирался затемнённый зал, и сотни жриц стайкой занимали места. Сцена всё ещё покоилась во мраке предвкушения. Редкие факелы горели прикреплённые к стенам.
До огневого шоу оставались считанные минуты. Шайло стоял у перил не занимая отведённого ему с Рамилом места. Тот же устроился в кресле, сложив руки на коленях и смотря на брата.
— Ты тревожишься из-за пребывания здесь, вместо того, чтобы остаться в Чертоге и встретить Люмена, — рассудительно заметил Рамил, не меняя позы. Ему всегда удавалось вести себя так, что кто угодно из легионеров удивился бы, заметив проскользнувшую на его лице эмоцию.
Рамил отметил напряжение во взгляде Шайло и сделал соответствующие выводы. В то время как поза самого Шайло оставалась расслабленной. Из-за затененности балкона жрицы не могли видеть легионеров. Им и не полагалось находиться на одном уровне с детьми Легиона.
Обернувшись от созерцания наполняющегося зала, Шайло заметил:
— Это так. Мне бы хотелось быть сейчас в Чертоге. Они прибудут через три дня.
Рамил кивнул, отмечая достоверность сказанного.
— И всё же, — голос легионера стал тише и проникновеннее, — ты прав, мы должны быть здесь.
— Это честь для жриц, принимать легионеров. Чертог должен периодически выказывать расположение к своим детям. Одна из жриц помогала Люмену, когда того ранили.
Всё это так. Их отправили в Обитель, чтобы продемонстрировать благосклонность Небесного Чертога и выразить своим присутствием благодарность жрицам за помощь легионеру. Сегодня в честь их приезда вспыхнет огненное шоу — захватывающее и величайшее действо в мире.
— Мы узнаем, что там произошло на самом деле, — повернув голову и отметив изменения в освещении, сказал Рамил. — Отчёт Лукаса оставляет некоторые пробелы. Их заполнит Люмен.
Стало чуть светлее. Так всегда начинались представления: вновь расплывался матовый мягкий свет, чтобы погрузить на миг зал в момент исторжения из сцены огня. Когда-то им доводилось уже видеть огненное шоу, тогда Император призвал жриц в Чертог, это было ровно через год после пробуждения последнего из последнего поколения.
Раз он здесь, значит так должно быть. И всё же Шайло испытывал жгучее желание поскорее завершить пребывание в Обители и вернуться в Небесный Чертог. Вовремя приехать они не успеют, их прибытие произойдёт на четвёртый день после приезда Люмена и Лукаса.
Хоть ему и хотелось всем сердцем быть там в этот момент, Шайло оставался здесь наблюдая, как последняя жрица заняла скамью. Скамьи располагались не выше от центра, а ровно одна за другой. Украшенный витиеватым огненным узором стены как бы ползли вверх, скрываясь во мраке потолка. На сцене полностью затемненной стояли две чаши, которые вспыхнут в нужный момент.
Вдруг Шайло ощутил прикосновение к руке.
— Мы будет там, когда нужно.
Он был благодарен Рамилу за слова и вздохнул с облегчением. Действительно, все он — так как и быть — встретятся. Теперь ужас последних дней позади.
— Я могу привести достаточную аргументацию, тебе нужно?
— Нет. Спасибо.
Самую малость стало светлее, и чуть больше осветились стены. Оранжевое сияние скользнуло по вырезанным в камне огненным линиям и закрутилось вместе с ними в клубки пламени.
Остановившись возле Шайло, Рамил тоже положил руки на балкон. Теперь оба стояли молча, вместо того чтобы сидеть на своих местах и ожидать начала представления. Их застывшие фигуры с трудом различались с того места, где стояла Вургилия-Мэй.
