следом. Много-много времени прошло, идут они бредут под пургой и стужею. Видят ледяные, что не отступают дети Императора, насылают такую завируху, что сбивает с ног и ледяной ветер студит кровь в жилах. Но не задаются отважные легионеры. Возникла вдруг перед ними глубокая тёмная пещера, а в пещере огонь.
— Мы не повернём в другую сторону. Не станем греться у костра, а пойдём искать брата нашего, — сказали легионеры.
И ответила им звезда, освещавшая небо над пещерой:
— За стойкость вашу, укажу вам путь через пургу.
Так звезда и поступила. Направила свет далеко через равнины и долины снежные. Осветила путь- дорогу. Так легионеры пошли дальше.
Ещё больше времени застыло с тех пор. Всё кругом стало на одно лицо, снег выровнялся, накрыл мягким покрывалось скалы и горы, слил небо и землю в одно полотно. Куда ни глянь — зияет нескончаемая белизна. В третий раз остановились легионеры и начали совет. Тут то перед ними и появился старец в белом одеянии, пряча лицо под капюшоном. Белая борода свисала до пояса, заговорил он суровым праведным голосом.
— Загадаю я вам загадку. Если отгадаете, укажу дорогу.
— Задавай, — молвили легионеры.
— Что утром горячее. Днём — остывшее. А вечером — замёрзшее?
Долго думали легионеры, пока не вышел один и дал ответ.
— Хорошо, — произнёс старец. Отступил, указывая рукой на запад. — Там ваш брат.
Среди снега показались пики чёрных гор и легионеры кинулись туда. Нашли своего брата и забрали с собой, а когда вернули его в Чертог…
Темно. Кругом темно.
— Что с ним?
— Это шок.
Налицо изменение двигательной активности, вялость сменяющаяся обездвиженностью. Если же Люмен пытался пошевелиться, движения оказывались плавными и неторопливыми, как будто им владел насильственный покой. Он неустойчиво замирал на месте, оглядывался, не узнавая никого и ничего. Шайло так видел его и это разбивало ему сердце. Большую часть времени Люмен лежал на койке у стены и бесконечно долго смотрел в тёмный потолок. Свет в его покоях убрали.
Он был всё так же бледен как в день, когда его вернули в Чертог. Люмена поспешно увели в его покои, и он сидел точно статуя, и всё смотрел мимо Шайло, не замечая, не думая.
Рядом стоял Лукас и Шайло спросил, неосознанно боясь нарушить тишину комнаты.
— Что с ним?
— Это шок.
Молча стоя на месте, Шайло пытался разглядеть в неподвижной далёкой фигуре своего друга и брата. Но сейчас это было похоже всего лишь на оболочку.
Осторожно Шайло прошел вперёд всё так же, не решаясь позвать, но, преодолев себя произнёс:
— Люмен.
В ответ ничего.
— Он ничего не говорит. С тех пор как мы его привезли.
— Как это было.
Голос Лукаса звучал как всегда сурово.
— Так же, как и сейчас.
Темно.
— Не бойся.
— Шайло, не тебе сейчас утешать меня.
— С Его волей всё будет хорошо.
— Конечно.
— И всё же…
— Да.
Кругом одна темнота и глухие звуки прорезают её со всех сторон, и так же внезапно исчезают. Только голос: «Люмен». Только пустые слова: «…всё будет хорошо… конечно…не бойся…это было…да».
Каждый день Шайло проводил в покоях Люмен, а смотря на того и отмечая прошедшее время. За неделю не произошло никаких перемен. Люмен всё так же лежал на койке, Шайло всё так же сидел на полу, положив руки на колени и облокотившись о стену. И смотрел на друга боясь, как бы это не было всё то, что от него осталось.
— Гавил, тебе не стоит быть здесь.
— Но я должен!
— Лукас, забери его.
— Нет, я должен… я хочу! — голос становится тише. — Я нужен ему, мы все нужны ему.
И Шайло.
— Пусть остаётся.
Иногда он резко подскакивал, делая судорожный вдох. С широко раскрытыми глазами смотрел впереди себя, как будто видел вечность, волнами бьющуюся в небе. Лишь через месяц он начал говорить, отвечать на простые вопросы, и то не на все. Люмен мог забыть, что у него только что спросили и уставиться в одну точку. Именно это больше всего пугало Шайло и как видел он, остальных братьев.
Когда Люмен вот так застывал, точно забывая жить, и смотрел, не отрываясь, без всякого выражения. В другое время он мог так же резко обернуться, пытаться найти что-то. Как будто постоянно что-то искал, если приходил в себя. Движения становились резкими и непрогнозируемыми.
— Больше всего я боюсь…
— Не говори так.
— Больше всего что… это будет уже не он.
— Шайло…
Темно. Это вакуум во всём и ничего более. Нет даже холода и оно затягивает, всё глубже. Темнота.
И если говорил, мог говорить одно и тоже, отзываясь на слова другого.
— Да, да, да.
Резко подавшись назад, Гавил быстро ушёл из залы, остальные остались на месте. Лукас и Диан переглянулись. Тобиас не шутил.
Шайло шёл рядом с Люменом, хоть тот и часто останавливался. Свет куда бы они не шли, утихал. Шайло объяснили, в ледяной горе было очень много света.
Это из-за кристалла.
Рамил застыл в стороне, только Люмен протянул руку и, едва касаясь лица Шайло, весь передёрнулся. Как будто перед ним стояло нечто непонятное и чужое.
— Это я, Люмен.
Рамил отметил, что все они стали чаще звать его по имени.
Он так и застыл с протянутой рукой и тогда Шайло мягко опустил её. Люмен так этого и не заметил.
— Давай вернёмся.
— Почему он не отвечает?!
Туофер молча положил руку Гавилу на плечо.
Сердце не бьётся и вдруг начинает колотиться как сумасшедшее. Глаза распахиваются, но впереди ничего кроме него. Он тысячу раз уходит в себя, как сотни поставленных друг напротив друга зеркал. Зеркала делают из кристалла. Кристалл. Свет.
Резкий свет.
— Держи его!
Чужие руки крепко сдавливают тело и придавливают к полу.
— Ну же, успокойся, всё хорошо, всё хорошо.
