– Напрасно, – монах ободряюще положил руку на плечо брадобрея. – Ты в стенах монастыря, и никто, даже сам Дьявол, не обидит тебя. Нет надежнее щита в мире, чем покровительство Святой Церкви. Расскажи мессиру, что ты прознал о кознях Сатаны, свившего в Мевеле мерзопакостное гнездо. В подробностях.
– Когда-то я уже, – стараясь не глядеть на прево, начал цирюльник, – говорил господину Фогерту… Несколько лет назад говорил, но почтенный прево, – в черных глазах Неймека вспыхнула злость, – сказал мне, что я… ошибся.
– Я знаю об этом, – отец Сервиус со значением посмотрел на облившегося холодным потом Каспара. – Но сейчас можешь быть спокоен: твои слова не прозвучат гласом вопиющего в пустыне. Продолжай.
Уверившись в полной поддержке святого отца, цирюльник принялся повторять все те же старые обвинения в адрес Тима Джордана. Своего дальнего родственника по-матери, лекаря-шарлатана, тайного еретика, богохульника и практикующего черного мага. Колдуна, который со времени появления в славном Мевеле умертвил чародейством как минимум семь человек. Последней жертвой лекаря Неймек назвал умершую три дня назад женщину. Звали ее Луиза, была она замужем за подмастерьем Цеха Рыбников. Целый год Джордан якобы лечил бедняжку от чахотки, пока окончательно не свел в могилу при помощи богомерзких заклинаний.
– Это интересно, – перебил монах разговорившегося Адриана, – но лучше повтори, как проклятый чародей губил людские души. Как соблазнял и завлекал, сбивал с истинного пути. Как помог убить ювелира Петера Графа…
'Да, если за Циммом стоял сам Дьявол, – слушая, злорадно думал Фогерт, – никакой столичный выскочка ему не поможет. А господам из Вигенбурга придется подтереться своим предписанием и заткнуться. Дело снова перейдет в нашу компетенцию. Точнее, в руки отца Сервиуса, но тут, похоже, беспокоиться не стоит…'
Неожиданно прево вспомнил о своей болезни и настроение у него мгновенно упало. 'Если то, что эта скотина рассказала про Джордана, окажется правдой, ему конец, – подумал он. – Кто будет делать мне целебные ванны? Приготовлять снимающий боль эликсир?'
Но прево хорошо знал, что отныне ему предстоит только внимательно слушать. И следовать дорогой, указанной отцом Сервиусом. Поступить по-другому, как раньше, когда доносы Неймека не попали к отцу Валентину, которому вовремя подсунул знахарку, он больше не осмелится. Судьба Джордана предрешена, иначе отец Сервиус просто не затеял бы этот разговор. Попытка защитить лекаря приведет только к тому, что костер излечит его – прево – от всех болезней.
Придав лицу выражение праведного гнева, Фогерт сосредоточил внимание на рассказе цирюльника. По-прежнему багровый, но уже от возбуждения, Неймек, драматическим шепотом, сообщал имена тех, чьи души проклятый колдун продал Дьяволу. Как минимум пять человек практиковали черную магию, участвовали в шабашах и, совершив одно человеческое жертвоприношение, готовились к новому…
Глава девятая,
в которой Урс идет за лекарем
Последняя неделя выдалась, наверное, самой суматошной в короткой жизни ученика ювелира. Началось визитом Вальбаха с юристом, уговорившими мать заложить дом в банке. Урс к идее отнесся без восторга, так как прекрасно понимал, что возвращать ссуду будет нечем. На самом деле это была продажа дома вместе с лавкой и мастерской, но по отцовскому завещанию все имущество отходило его жене. Так что решала вдова. Составляя бумагу девять лет назад, мастер Петер всерьез не думал, что рано уйдет из жизни, а о маленьком сыне, не дай Господь, должна была позаботиться Анна.
С одной стороны Урс очень досадовал на мать, поддавшуюся уговорам банкира, но помнил о сидящем в тюрьме двоюродном брате. Спасти Ганса без больших денег и помощи опытного человека было попросту невозможно. А смертный приговор родственнику означал приговор собственной матери. В ближайшее время лекарь собирался отменить прием успокаивающих снадобий. Без их спасительного, одурманивающего действия вдова снова осталась бы один на один со всеми несчастьями. Урс чувствовал, что если лишить мать надежды на спасение любимого племянника, она долго не выдержит. Будет ли новый удар, как предрекал мерзавец цехмистер, или в ее груди лопнет сердце, он не мог знать. Но с ужасом понимал, что матушка не вынесет нового горя, и предотвратить трагедию возможно, только добившись спасения Ганса. Поэтому Урс, видевший в какую авантюру ввязалась мать, ни разу ей не возразил.
Скрепив сердце, он решил полностью положиться на волю Господа, и не пытаться заглядывать даже в ближайшее будущее. Пусть идет, как идет, ему не под силу изменить что-либо. Он перестал молиться, и, посещая с матерью церковь, только делал вид, что обращается к Всевышнему. Все равно последнее время бог в ответ на страстную мольбу сильнее сжимал свою десницу. Значит, слишком они согрешили, хотя паренек и представить не мог, за что обрушился на семью град наказаний. Оставалось сцепить зубы, забыть о будущем и, сосредоточившись на дне насущном, ждать, чем все закончится.
Было еще одно чувство, которое помогало Урсу смириться с возможной утратой отцовского дома. Он перестал любить свой город. И людей, которые в нем жили. Всех тех, кого привык считать 'своими' уже только потому, что они родились и выросли за одними крепостными стенами. Незримая пуповина, связывавшая его со всеми, кто жил в Мевеле, с городской общиной – оборвалась. В одну из бессонных ночей паренек ясно понял, что окружающие их люди на самом деле – совершенно безразличны к нему, матери, покойному отцу, оклеветанному Гансу. Исчезни завтра их семья полностью, умри, почти никто и не заметит. Только близкие знакомые поохают, посудачат… забудут. А кое-кто позлорадствует и начнет высчитывать, какую прибыль принесло их исчезновение. Люди, которых он каждый день видел на улице, и невидимый Бог были одинаково равнодушны.
Иногда Урсу даже хотелось, чтобы пришлось оставить унаследованный от прадеда дом. Вырвать Ганса из цепких лап правосудия и, уехав, обосноваться где-нибудь в другом месте. Может быть, поискать счастья в имперской столице, или Цутхе. Все равно где, лишь бы больше не видеть улиц, которые еще недавно казались такими родными. Сейчас, проходя по ним, Урс не ощущал ничего, кроме холодного равнодушия, веявшего от каменных стен.
Но окончательно погрузиться в уныние ученику ювелира не пришлось. На следующий день, как были подписаны надлежащие бумаги, секретарь Вальбаха принес вдове деньги. Банковского служащего, прятавшего под плащом туго набитый серебром, опломбированный сургучом мешочек, сопровождали двое охранников. Вслед за деньгами в доме покойного Петера Графа появились гости – слуги фон Бакке привезли из-под Кляймзуфа старушку Габи с сыном. Сам же юрист, отправив важных свидетелей в Мевель, уехал в Рухт и столицу княжества.
Увидев лесных жителей, Урс слегка оробел: двоюродный брат не преувеличивал, когда говорил, что матушка Габи похожа на колдунью из страшной сказки. Коричневое морщинистое лицо, усеянное бородавками, из которых торчали волоски, горбатый нос, цепкие злые глаза и седые косматые волосы до самых лопаток. В костлявых шишковатых пальцах толстая клюка, которой, того и гляди, огреет, если что не так.
Одетая в вытертую меховую шубейку, низенькая, согнутая временем, словно горбунья, она быстро просеменила от саней к дому. Следом, неся в огромной лапе узел с вещами, шагал настоящий великан – ее немой сын. На мать бородатый мужик совершенно не походил, как выяснилось позже, удался в покойного отца-дровосека. Широченная грудь, могучие руки и ноги, на полголовы выше любого, ранее виденного учеником ювелира. Но мутный взгляд и расслабленный рот, из уголка которого на смоляную бороду тянулась струйка слюны, говорили сами за себя – в голове мужика было пусто. Общаясь с остальным миром, он мычал что-то нечленораздельное. При этом помогал себе руками, совершая отчаянные жесты, но до конца его понимала только старуха-мать. Карл слушался ее беспрекословно, ко всем остальным относился равнодушно или с опаской, если человек ему не нравился. Например, хозяев он почти не замечал, а от Джордана прятался.
Оказавшись в доме ювелира, матушка Габи повела себя без робости. Несмотря на преклонный возраст и отсутствие большей части зубов ум ее был ясен, а глаза, как потом понял Урс, смотрели не зло, но
