Некоторое время фон Бакке молчал. Потом жестко сказал:
– А что толку? Мы с Вальбахом сделали все, чтобы вам помочь, и сами еле живы остались. Я – дворянин, магистр права – попал в лапы какого-то ублюдка с большой дороги…
Забыв про Урса, юрист, захлебываясь от возмущения, начал рассказывать, что происходило в Мевеле последние месяцы. Бывшему пленнику было необходимо выговориться, и паренек благоразумно молчал. Внимательно слушал торопливую и злую речь. Выходило, что после процесса над 'ведьмами', мевельцы буквально сошли с ума. Отец Сервиус, про схватку которого с Дьяволом, принявшим обличье черной собаки, ходили невероятные рассказы, – завладел умами и сердцами горожан. Его проповеди собирали тысячные толпы, а когда монах шел по городу, встречные опускались на колени и умоляли благословить их. Из соседних деревень, Мабаха, Рухта и даже столицы курфюршества в Мевель повалили желающие увидеть победителя Дьявола – простого служителя церкви, ставшего чуть ли не святым при жизни.
А затем произошли события в Годштадте.
– Я знал, что Рейхстаг добром не кончится, – брызгал слюной разгорячившийся рассказчик. – Курфюрст Леопольд очень хотел, чтобы его избрали императором. Не вышло – поднял мятеж. И не забыл к нему хорошо подготовиться: Лига не на пустом месте появилась.
Однажды вечером в дом мессира Вальбаха, где находилось отделение Коммерческого банка, явились трое посланников магистрата: новый прево – бывший секретарь Фогерта, советник Бугге и отец Сервиус. С собой у них имелось постановление городского судьи – старого колпака Паскаля фон Шонхельма. Согласно его решению, на все деньги и бумаги банка налагался временный арест. Дом, в котором были расположены контора и денежное хранилище, брался под усиленную охрану. Дескать, в Мевеле неспокойно: имперские граждане по наущению чужеземцев готовятся с оружием выступить против княжеской власти.
Дважды перечитав постановление судьи, фон Вальбах побагровел от гнева.
– Я думал, его удар хватит, – заметил юрист. – Хотел остановить, прежде чем наговорит глупостей, но не успел.
Словно боевой конь, которому вонзили в бока шпоры, рыцарь закусил удила и понес. Назвал слухи о мятеже 'вздором, бабьими сплетнями, клеветой', а членов магистрата – 'дураками и предателями'. Швырнул постановление прево и предложил засунуть бумажку в задницу Шонхельму.
– Я знаю, чего вы на самом деле хотите, и не дам себя ограбить! – заорал Вальбах. – Никто не смеет указывать, что мне делать с деньгами и конторскими книгами.
Потом мессир выставил незваных гостей за ворота: расчетливость банкира окончательно уступила место рыцарской гордости и храбрости. Те ушли, но отец Сервиус предупредил, что неподчинение властям – есть неповиновение Господу. А презренный металл не стоит и капли пролитой крови.
Пропустив слова святоши мимо ушей, Вальбах, когда посланники магистрата убрались, созвав находившихся в доме мужчин, приказал им вооружиться. Всего, включая наемную охрану, служащих и родственников, набралось с полсотни человек. Рыцарь произнес перед ними воинственную речь, после чего, выставив караулы, отправился писать жалобу в Вигенбург.
– Я знал, что это бесполезно, – говорил фон Бакке, доедая последний кусок хлеба, – и предупреждал. Еще во время суда над ведьм… твоей матерью мне стало понятно, что теперь Сервиус – главный человек в городе. И раз он приходил, никакие жалобы не помогут.
Однако рыцарь-банкир ничего не хотел слушать, и вскоре был наказан за гордыню. Не прошло часа, как банк окружили вооруженные горожане. Из толпы в окна полетели камни. Через стены нападавшие перелезть не пытались, притащили здоровенное бревно. Стали им бить, словно тараном, в ворота. И тут до Вальбаха наконец-то дошло, что если бюргеры ворвутся в дом – он потеряет не только деньги, но и жизнь.
Юрист горько усмехнулся:
– Пришлось звать назад святого отца и прево. Извиняться, просить, умолять привести народ в чувство.
Узнав, что к банкиру вернулся разум, Сервиус мановением руки и несколькими словами успокоил нападавших. Но распустил людей по домам, только когда Вальбах, дабы подтвердить на деле свое смирение, отписал в дар монастырю мевельское – движимое и недвижимое – имущество. За это мессиру, его родным и служащим разрешили покинуть славный город Мевель. Что Вальбах и поспешил сделать той же ночью.
– Я уехал вместе с ним, – сказал фон Бакке. – Он меня сразу с жалобой в Вигенбург отправил, а сам ускакал в поместье. Я, конечно, дурак, что согласился, но тогда прикинул: в столице до бунта вряд ли дойдет. Все-таки имперский комиссар со своей стражей, судья, чиновники…
Единственное, в чем юристу повезло после того, как он направился в столицу княжества, – доехать не успел, когда там начались беспорядки. Друга Фридриха – комиссара – в первый же день прикончили, стражу порубили, имперского судью и чиновников бросили в темницу. Дома дворян, горожан – сторонников императора – людишки из предместий за одну ночь разграбили и пожгли. Вместе с их владельцами, чадами и домочадцами. И всех, кто родом из Цатля, тоже вырезали под корень.
– Я как на тракте беглецов увидел, – продолжал фон Бакке дрожащим голосом, – понял, что нужно спасаться. Подумал и решил ехать в Лемель. До него было ближе всего. Но не добрался.
– Да, повезло вам, что наш отряд занял Самьер, – заметил Урс. – Уморили бы вас голодом в ожидании выкупа или прикончили.
– Убить бы не убили, – проворчал юрист, – я за свою жизнь сто дукатов пообещал, написал письмо Вальбаху. Но кто же его знает, когда бы деньги пришли? Я в подвале мерз так, что спать не мог. Легкие просто чудом не застудил.
Фон Бакке замолчал. Лицо у него помрачнело, брови съехались к переносице. С непонятной злостью и вызовом он посмотрел на собеседника. Притворившись, что ничего не замечает, Урс поинтересовался, чем теперь займется бывший пленник? В Лемель поедет?
– Для этого деньги нужны, – юрист не спускал с паренька злых глаз. – Надо у кого-то занять – я потом отдам. В Вольном городе есть отделение нашего банка – мне помогут.
– Но разве вы не хотите получить компенсацию от здешнего магистрата? – вспомнил ученик арбалетчика. – Лейтенант говорил…
Усмехнувшись, юрист пренебрежительно отмахнулся:
– Здешние власти скорее удавятся, чем заплатят: по закону они не несут ответственности за разбой баронского сыночка. В лучшем случае выдадут несколько грошей… Нет, ждать от них милостыни я не могу.
'Конечно, зачем тебе сидеть в Самьере, если есть я, – рассеянно подумал Урс, поигрывая ножом. – Не трудно было догадаться, что захочешь содрать с меня за молчание'.
Он покосился на заросшую бородой шею соседа, прикинул достанет ли ее с места, одним ударом. И быстро понял, что не может, вернее, не желает убивать вымогателя. Придется расстаться с золотой цепью – единственной добычей за весь поход. Потом, когда молчание слишком затянулось – стало ясно, что еще немного и Бакке перейдет к прямым угрозам – сказал:
– Я вам помогу. У меня есть знакомый ростовщик. Под мое поручительство он ссудит вам столько, чтобы добраться в Лемель.
– Хорошо, – буркнул юрист. – Я верну долг сразу, как получится. Только мне нужно купить одежду – не ехать же в этом тряпье?
Он с отвращением посмотрел на свою драную рубаху и слишком короткие штаны, из которых торчали грязные, босые ноги. Урс заверил, что обо всем позаботится. Нового не обещает, но в 'хвосте' полно торговцев, у которых можно дешево купить вполне приличное ношеное платье. Завтра к полудню он придет в 'Сытный котел' с деньгами и они выберут, что нужно. Заодно подыщут повозку, едущую в сторону Лемеля.
Лицо фон Бакке смягчилось. Он осторожно похлопал бывшего ученика ювелира по спине:
– Молодец. Если никто не узнает, что ты – Урс Граф, уличенный в черной магии ученик ювелира, продавший душу дьяволу беглец, – все будет хорошо.
Они немного помолчали. Затем Урс тоскливо, но с нажимом произнес:
– Не верю я, ваша милость, чтобы нельзя было справедливости добиться. Ведь мать, Ганса, меня – нас оклеветали. Неужели не получится по закону оправдание получить?
