Подумав, юрист хмуро ответил, что может и удастся что-то сделать. Но только после войны, если Уррен разобьют. И опять же: без больших денег, протекции власть имущих, даже начинать не стоит. А еще лучше заручиться поддержкой кого-нибудь из церковных иерархов.
– Чудеса случаются, – сказал он мрачно. – Дело против вашей семьи состряпали – мне это ясно. Вот только кто и зачем? Какая была выгода прево и Сервиусу?
– Не знаю. Да и плевать. Главное, доказать, что мы невиновны. Как это сделать?
– Фогерт – мертв и ничего уже не расскажет. А монах… разве что умом тронется.
По лицу фон Бакке было видно – на самом деле он не верит в возможность что-либо изменить. Но Урс не хотел успокаиваться. Настойчиво спросил, кто свидетельствовал против матери? Кто лживый донос написал? Собеседник задумался, припоминая. Сказал:
– Некий Неймек, цирюльник… противный, мерзкий типус. А еще раскаялась и дала под присягой показания ваша служанка. Молодая такая, не помню, как ее звали.
– Грета, – подсказал ученик и воткнул нож в бревно. – Сука. Куда ее дели?
– Отправили в монастырь: грехи замаливать.
Резко поднявшись, шагнув к юристу, Урс уставился на него сверху вниз. Опешивший фон Бакке замер, боясь пошевелиться, словно кролик перед удавом. Глядя в его расширившиеся от страха глаза, парень спросил:
– Ну, а если бы Неймек и Грета отказались от показаний? Тогда что?
– Думаю, ты смог бы подать прошение о пересмотре дела. В конце концов, Сервиус всего лишь вел следствие… Что ему? Хотя… Зря ты себя терзаешь. Лучше забудь и живи дальше.
– Может, и забуду. Сейчас война – кто знает, что завтра случится? Вдруг убьют?
– Убьют, – глухо повторил фон Бакке и отвел взгляд. – Я спать хочу.
Урс зло усмехнулся:
– А может, и не убьют. До сих пор ведь не убили, а, вашмилсть?
Юрист осторожно – ученик отступил, чтобы не мешать, – поднялся с бревна. Глядя в сторону, пообещал помочь, когда война закончится. Что сейчас без толку говорить?
– Найдешь меня через банк, – добавил фон Бакке. – Или я тебя сам разыщу. А завтра принеси деньги.
– Не беспокойтесь, вашмилсть, – Урс сунул нож в кожаный чехол, подхватил с земли сумку. – В полдень обязательно буду. Разве я не понимаю? Людям в беде помогать надо.
Сделав вид, что не заметил прозвучавшей в словах Графа издевки, юрист сухо попрощался и направился к навесу. Развернувшись, глубоко задумавшийся Урс побрел в другую сторону. Как только он скрылся за палатками, из-под телеги выбрался прятавшийся там коротышка в сером плаще. Внимательно посмотрел, как укладывается на свой тюфяк фон Бакке. Привязанная по другую сторону телеги лошадь громко фыркнула, замотала головой. Рассеянно глянув на кобылу, незнакомец неслышно зашагал прочь и быстро исчез в темноте.
Глава десятая,
в которой Урс спешит на битву
Заняв после избрания императорский дворец, Гарольд почувствовал себя на новом месте довольно неуютно. Ощущение временности происходящего не покидало монарха, как будто он был человеком, находившимся в гостях. Огромные залы, обильная позолота, драгоценные статуи и витражи вместо законной гордости вызывали легкое чувство растерянности. Слишком ненадежным выглядело великолепное здание по сравнению с тяжеловесной основательностью родового замка фон Цутхов. Даже крепостная стена, на взгляд императора, здесь была недостаточно высокой и толстой, а редкие башенки казались почти игрушечными. Куда больше уверенности придавали стоявшие во дворе бомбарды – грозные детища хитроумного лонвардца. Оружию, нагнавшему страх на Годштадт, предстояло нанести сокрушительное поражение армии мятежной Лиги. В мыслях Гарольд – натура увлекающаяся – связывал с 'огненными трубами' грандиозные замыслы, но, заметив, что окружение не разделяет его восторга, сдерживался. За исключением нескольких человек придворные не могли оценить перспективы, открывавшиеся сюзерену. Большинство аристократов, включая тех, кто спасся благодаря бомбардам, испытывали суеверный страх, а Фероцо считали магом, продавшимся дьяволу. Всё повидавшие воины, приставленные охранять изобретателя, избегали заговаривать с ним первыми и жаловались капеллану, что такой службой погубят свои души. Кардинал Ольц, представитель Святого града, прямо заявил его императорскому величеству, что относительно мастера необходимо провести тщательное расследование. Гарольд оставил слова посланника без ответа и увеличил стражу лонвардца. А сегодня, желая приступить к осуществлению своих планов, распорядился привести того к завтраку.
Новый хозяин дворца мало заботился об условностях этикета, предпочитая есть в кабинете, примыкавшем к спальне. Многолюдные завтраки, обеды и ужины – отличительная черта имперского двора – канули в прошлое до лучших времен. Из-за событий последнего месяца доступ к правителю был сильно ограничен, что вызвало недовольство множества просителей. Участники Рейхстага, отдавшие голоса за герцога, желали наград, столичный магистрат и цеховые старшины взывали о помощи разоренным бюргерам, кто-то умолял помиловать арестованных родственников. Принять всех было невозможно, не говоря о том, что Гарольд опасался покушения: чуть ли не каждый день ему доносили о поимке шпионов. Некоторые из них, если верить графу Анша и фон Ленбергу, имели поручение организовать убийство императора.
Слуги подали десерт – завтрак подходил к завершению. Взглянув на составлявшего ему компанию имперского канцлера – тот за все время почти не притронулся к еде – Гарольд приказал впустить мастера. И когда Фероцо вошел, отослал слуг, оставив лишь нового пажа – одного из племянников капитана телохранителей. Коренастый Майнерд – до этого оруженосец своего дяди – мало подходил на место убитого предшественника: прислуживал весьма неуклюже. Но в глазах Гарольда обладал важными сейчас качествами – имел немалую физическую силу, не знал грамоты и был нем. Год назад – во время учебного поединка – копье, перебив юноше челюсть, повредило язык. Раны зажили, однако говорить несчастный не мог, лишь с трудом издавал невнятные звуки. Оставляя его при себе, император рассчитывал на молчание и помощь в случае внезапного нападения.
Бросив на преклонившего колено лонвардца милостивый взгляд, Гарольд разрешил подняться. Поманил к столу, одновременно сказав пажу налить мастеру вина. Почтительно согнувшись, мелкими шажками – Фероцо держался с монархом подчеркнуто приниженно и ни разу не заикнулся о заслугах – изобретатель подошел. Взял из рук парня в синем бархатном дублете кубок:
– Здоровье вашего императорского величества. Вы так любезны ко мне.
Он сделал маленький глоток.
– Перестань, – отмахнулся Гарольд. – Пей, не стесняйся. Думаю, тебе понравится.
– Вы как всегда правы, ваше императорское величество, – лонвардец снова поднес кубок ко рту и вернул Майнерду уже пустым. – Великолепный, благородный напиток с замечательным вкусом.
Имперский канцлер, впервые видевший изобретателя так близко, не сводил с него тяжелого, недоброго взгляда. Впрочем, после смерти сына лицо его сиятельства не покидало злобное выражение: казалось, графу ненавистно все и вся. Общавшиеся с ним люди считали, что так оно и есть. Хотя, скорее всего, гримаса была следствием паралича части мышц, последовавшего за перенесенным ударом. К счастью для Рунхофена оказавшийся рядом секретарь вовремя пустил ему кровь. За это отец Вариус удостоился своеобразной награды: глава ордена, к которому принадлежал монах, – большой педант – наложил на брата, пролившего человеческую кровь, десятидневный пост. Но не желая, чтобы его поступку придали значение, аббат-примас Маркел лично поздравил канцлера с выздоровлением. А во время визита в самых лестных выражениях при всех похвалил секретаря за твердость духа и умение пользоваться ланцетом.
– Три дня назад, – обратился Гарольд к мастеру, – мы предупредили, что скоро потребуются твои силы и знания. Время пришло: нужно, чтобы в кратчайший срок ты изготовил не менее сотни новых
