Что это значит? А значит это весьма символичную вещь: чтобы одолеть такого врага, нужно более мощное оружие. У такого врага есть мега-гидро-пуф-бомба. А значит ему нужна… Нужна… Нужна гипер-нитрро- мега-гидро-пуф-бомба!!! И тогда красные ответят за все. И за ботинок — тоже!!!
Перепалка возобновилась. Лидеры стали оскорблять друг друга. Разделился и зал. Остальные мировые лидеры начали кричать. На тех, кто на трибуне. Друг на друга. На весь мир.
Альберт Хертберн с грустью и тоской смотрел на все происходящее. Все его надежды пошли прахом. Эта конференция только усугубит положение и ни к чему хорошему не приведет. Никто не в состоянии договориться и разобраться в проблемах. Просто потому, что никто не хочет.
Профессор вздохнул и вдруг поймал на себе пристальный взгляд. Он стал искать глазами источник этого взгляда и остановился на ложе представителей Соединенного Соединения Красных Соединений. Там, так же угрюмо и молча, сидел немолодой уже человек с черной бородой, в очках и торчащими из кармана пиджака карандашами, циркулем и линейкой. А еще у этого человека на носу остались следы мела, которым он, очевидно, тыкал себя во время расчетов каких-то формул на большой доске. Они неподвижно сверлили друг друга взглядами, и казалось, единственные в этом зале, понимали: с этим миром что-то не так и к добру все происходящее точно не приведет.
Глава 7
Найтмеир развалился в кресле, прижимая ко лбу кулек со льдом.
— Что это вы такой кислый, Альберт? Не вам же досталось по голове кровожадным красным мега- гидро-пуф-ботинком… — вздохнул он.
— Изжога замучила, господин президент, — ответил профессор. — У вас случайно нет таблеток?
— Есть, — Найтмеир открыл ящик стола, извлек оттуда пару белых пилюль и протянул Хертберну. Затем достал оттуда же таблетки от головной боли.
— Будьте любезны, Альберт, налейте мне стакан воды.
Профессор налил из графина жидкость в прозрачный стакан и протянул президенту. Затем внимательно смотрел, как тот отправляет таблетки в рот и запрокидывает голову. Затем жадными глотками запивает. Затем внимательно посмотрел на таблетки от изжоги, что лежали у него на ладони. Какая-то мысль принялась стучаться в его разум при виде этих таблеток. Только вот Альберт пока никак не мог найти ключи от той двери, что впустят эту мысль. Получив назад освободившийся стакан, он налил воды себе, запил таблетки, и призрачная мысль исчезла. Как и изжога. Но изжога исчезла временно. А вот мысль?..
— Альберт, нам нужна гипер-нитрро-мега-гидро-пуф-бомба. Иначе мы этих красных безумцев не одолеем.
— И мы, возможно, создадим ее, — вздохнул профессор. — А красные создадут что-то в ответ. И когда мы все остановимся? Или нас остановит наша ненасытность? Мы еще даже не начали войну, но уже разрушаем наш мир бесконечными испытаниями, наращиванием мощности оружия и играми с силами природы. Где предел этому клубку обоюдного безумия?
— Прекратите, профессор! Если мы не сделаем эту бомбу, то ее сделают они. Это гонка. И победит тот, кто вырвется вперед.
— Но они ведь своим последним испытанием уже вырвались вперед. Разве нет?
— Нет. Для этого они должны напасть на нас. Но если мы испытаем более мощное оружие, то они не нападут.
— Правильно. Не нападут. Они тоже будут делать более мощную бомбу.
— Не успеют. Нападем мы.
— Господин президент. Я всегда думал, что своими исследованиями защищаю свой дом и страну. Но теперь мне кажется, что я лишь потакаю безумию.
— Тогда вы уйдете на покой. В лучшем случае, — ответил Найтмеир, и в его словах чувствовалась угроза.
Поздно вечером, когда жена уже легла спать, он стоял у свежезастекленного окна и смотрел в ночную мглу. Как быть? Угроза президента не может быть пустой. Но что такое его жизнь по сравнению с жизнью целого мира, который катится в саморазрушение? А что, если президент прав и надо упредить красных в новом оружии? Но где тогда, действительно, предел всему этому? И сколько будет этих странных летающих объектов после очередного испытания новой бомбы? И что летающие блюдца будут делать на этот раз?
С этими мыслями профессор лег спать. Но уснуть не смог. Проходили часы, он начинал считать баранов, но на ум приходили только мировые лидеры. Он начинал вспоминать формулы, но начиналась изжога. Тогда Альберт осторожно, чтоб не разбудить жену, встал с постели и направился на кухню. Налил стакан воды. Достал таблетки от изжоги и уставился на них. Таблетки… Таблетки… Опять эта мысль стучится в разум. Что за мысль? Что за гениальная догадка не может пробиться в сознание? И вдруг, словно потеряв всякую надежду попасть в его голову традиционным путем, эта мысль решила… позвонить по телефону. Хертберн уставился на неожиданно зазвеневший телефонный аппарат. Затем медленно поднял трубку и поднес к уху.
— Алло?
— Вы не спите? — послышался хриплый и немолодой уже голос.
— Вы звоните в три часа ночи и задаете подобный вопрос? Это что, такая неудачная шутка?
— Простите. У нас день.
— У вас? Это где у вас?
— У нас, это так же как у вас, но день.
Профессор вздрогнул.
— Вы… Вы звоните из Красной страны? — с ужасом прошептал он.
— Да, — послышался ответ.
— Кто вы?
— Я такой же, как и вы. Только красный.
— Что это значит?
— Я ученый, занимающийся бомбой. Как у вас, только красной.
— Вот как?
— Да. Простите за побитые окна. Это лишь ответ на побитое самолюбие. Кстати, мы с вами заочно знакомы. Мы смотрели друг на друга во время Мировой Конференции Мира, пока весь мир сходил с ума.
— Я уже это понял. Но как вы узнали мой номер телефона?
— Я ученый.
— И что?
— Я вычислил.
— Это возможно? — удивился профессор.
— Мы же беседуем.
— Да. Беседуем. Но разве вы не понимаете, что может значить для нас этот разговор?
— Понимаю. Примерно одинаковое. И меня и вас могут арестовать и обвинить в измене.
— Тогда зачем вы позвонили? Хотите выведать наши планы?
— Нет. Ваши планы очевидны. Как и то, чем все это закончится.
— Тогда зачем мы разговариваем?
— Летающие блюдца.
— Что? — вздрогнул профессор. — Что вы знаете о летающих блюдцах?
— А вы? — ответил голос. — Подозреваю, что у вас считают, будто это наши самолеты-шпионы, верно?
— Да. А это не так?
