Уфе, и там часто у мечети резал баранов в курбан-байрам, когда необходимо было принести жертву Аллаху. Самое обидное, что в советское время никому и в голову не приходило резать баранов прямо на улице. Этого идиота сразу бы забрали в милицию. Все было цивилизованно. Баранов резали где-то в глухих местах, подальше от глаз посторонних людей, женщин и детей. Потом раздавали мясо нуждающимся, готовили обильные обеды, и все были довольны.
А после девяносто первого года словно нарочно, чтобы поссорить людей, начали демонстративно резать баранов на улицах, причем с таким расчетом, чтобы это еще и снимали телеоператоры, показывая небритых и угрюмых людей с ножами в руках. Кровь должна была оставаться прямо на тротуаре. Честное слово, когда я видел подобные сцены, меня просто трясло от возмущения. К чему такая глупая демонстрация? Кто разрешил подобные бесчинства? Ведь этот светлый праздник был объявлен еще древними иудеями, когда Бог послал Аврааму жертвенную овцу, чтобы он не убивал своего сына во имя любви к Богу. И этот светлый, святой, такой благородный праздник превращали в ужасное ханжеское кровопролитие. Теперь я понимаю, что все это делалось нарочно, чтобы натравить народы друг на друга. Как делали это молодые провокаторы, танцующие лезгинку в центре Москвы. И никто не спрашивал – ребята, а почему вы раньше не танцевали эти танцы на улицах городов в советское время? Только потому, что знали – так нельзя? И в милиции просто не поняли бы вашего веселья? Танцуют обычно на танцплощадках, в клубах и во дворцах культуры. Можно танцевать и на улице, если идет свадьба или другое торжество. Но зачем в незнакомом городе такая откровенно глупая и грубая провокация? Кому она нужна? Хотя, что я говорю. В цивилизованной Литве или Латвии ходят по улицам националисты с плакатами «Латвия для латышей» или «Литва для литовцев». Как это некрасиво и глупо. Понятно, что Литва для литовцев. А остальные, которые живут в этой стране, жить не должны? Они, значит, должны убираться оттуда? Что делать людям, чьи предки жили в Литве много сотен лет назад, например, полякам или белорусам?
Мне самому не нравится, когда приезжает много эмигрантов с чужой культурой, традициями, нравами. Значит, нужно укреплять миграционное законодательство. Но это не значит, что нужно натравливать народы друг на друга. Хотя, может быть, националисты правы. Они считают, что таким образом спасают свою нацию от ассимиляции. Хотя после появления Интернета все люди постепенно переходят на английский, общаясь друг с другом по всему миру. И часто даже не зная, какого цвета кожи, расы, вероисповедания или национальности твой собеседник.
А может, потому мне не нравились связанные люди, что я сразу вспоминал Леонида Димарина, которого разделали так, что он мне потом часто во сне снился. Лучше даже не вспоминать. Я вошел в сарай, где был связанный Таир Бицуев, и мрачно посмотрел на этого типа. У него был выбритый череп, относительно молодое лицо. По моему сигналу его подняли и поставили передо мной. Конечно, обыскали и вытащили все, что было в карманах. Из его мобильного вытащили сим-карту, а сам телефон сломали. В карманах было немного денег, кредитные карточки. Я обратил внимание на интересные запонки, которые были у него на рубашке. Запонки полетели на пол. Я наступил на них и увидел сожаление в его глазах. «Значит, его можно достать», – удовлетворенно подумал я. Его деньги и кредитки мы положили обратно ему в бумажник, который сунули в карман пиджака. В конце концов, должна быть разница между мелкими воришками и такими крупными негодяями, как мы. Испуганный Артист стоял во дворе, он боялся входить в сарай, понимая, что будет отвечать и за исчезновение Таира, и за его возможное убийство. Я посмотрел в глаза помощнику Бразильца. Все могло получиться иначе, и он мог смотреть в мои глаза, а я связанный стоял бы перед ним.
– Тебе предложили миллион, – я не спрашивал, а утверждал.
Он усмехнулся.
– Это ты считаешь, что можно купить человека за деньги. А я не продаюсь, – почти весело сказал Таир.
– Понятно. Значит, служить цепным псом у Бразильца ты можешь. Два подпольных казино контролировать ты тоже можешь. А мой миллион взять не хочешь. Как-то глупо получается, ты не находишь?
– Глупо, – согласился он, – зато честно. Я ведь сразу понял, что меня там не убьют. Привезут сюда, чтобы выбивать из меня дату и место получения груза. Только ты все это напрасно затеял, Отшельник.
– Откуда ты меня знаешь?
– Никто другой не посмел бы забрать человека Бразильца. У нас в городе только один такой беспредельщик, и это ты.
– Теперь буду знать, – кивнул я. – Значит, познакомились. И ты, конечно, геройски выдержишь все пытки и умрешь, ничего не сказав.
– Нет. Хотелось бы не умирать. Но дело в том, что мое похищение было глупостью, Отшельник. Я понимаю, почему ты пошел на этот рискованный шаг. После того как Артист предложил мне деньги, а я отказался, у тебя просто не было другого выхода. Меня взяли, чтобы я не успел рассказать Бразильцу о том, какую очередную пакость ты замышляешь. Только он ведь тоже не дурак и сразу поймет, из-за чего меня похитили. Значит, уже сегодня или в крайнем случае завтра утром он поменяет и место и время маршрута. И мое похищение тебе ничего не даст. Абсолютно ничего. Даже моя смерть не принесет тебе никаких дивидендов. Только проблемы, Отшельник. Я ведь работаю с двумя казино, а туда ходят солидные люди. Прокуроры, судьи, политики, депутаты. Они тоже будут недовольны таким беспределом. Сам подумай, сколько врагов ты сразу нажил. Зачем?
Я слушал его и понимал, что он абсолютно прав. Конечно, не нужно было его похищать. И вообще не нужно было все это затевать. Но я столько лет вращался в этой проклятой преступной среде. И я просто привык к тому, что абсолютно все можно купить и продать. Можно покупать тело нравящейся тебе женщины, совесть любого мужчины, его верность, его покорность. Можно покупать самолеты, если хватит денег, яхты, футбольные клубы, баскетбольные команды, спортсменов, политиков, депутатов. При желании можно даже купить себе место большого чиновника, не скажу, что министра или губернатора, но заместителя министра или вице-губернатора вполне возможно. Все эти годы я привык к тому, что можно купить абсолютно все, и впервые за столько лет встретил человека, который добровольно отказался от миллиона долларов. Этот человек должен быть либо психом, либо святым. Но психом не может быть человек, который так логично рассуждает да еще управляет двумя казино. Его просто не подпустили бы к таким деньгам. А святым он тоже не мог быть, хотя бы потому, что работал с такой сволочью, как Оскар Ваганов. И впервые в жизни я не понимал, кто стоит передо мной. Я мог взять пистолет и просто пристрелить его на месте. Но я хотел прежде всего понять – почему он отказался от миллиона. И если такова цена его верности Бразильцу, то почему он готов за него умереть, но не взять этот миллион. Ведь так просто не бывает. Видимо, этот тип тоже прочел в моих глазах какой-то интерес. Неужели он действительно готов умереть за своего босса? Я еще понимаю, когда умирают за свои идеалы или за Родину, когда готовы умереть за любимую женщину, за свою семью. Но умирать за «вора в законе», который готов сдать тебя за гораздо меньшую сумму, – глупо. Нет, здесь что-то не так, и нужно выяснить, что именно.
– Давай обойдемся без крови, – предложил я. – Я плачу тебе прямо сейчас этот миллион, ты рассказываешь мне все и убираешься отсюда живым и здоровым. Договорились? Даже если Бразилец поменяет время и маршрут своего груза, я буду на тебя не в обиде.
– Тогда зачем тебе эти сведения? – спросил он меня, и я не знал, что ему ответить. Не мог же я сказать, что ставлю невероятный эксперимент, – хочу понять, что происходит? Почему я не могу понять мотивов его поведения? Уже позже, анализируя свое поведение, я догадался, что объяснение лежало на поверхности, но я не мог сразу сообразить потому, что привык к человеческой подлости, к низменным интересам, к предательству и обману. И поэтому мне хотелось понять, как именно меня пытается провести этот невероятный человек.
– Миллион и сто тысяч долларов, – предложил я, повышая цену.
– Миллион двести тысяч.
Он покачал головой.
– Миллион пятьсот, – разозлился я.
Я готов был разориться, только бы понять, почему этот тип отказывается от денег. Неужели страх перед Бразильцем был сильнее страха перед смертью? Но такого просто не может быть.
