Столкновение миров

— Мы больше не говорим на английском языке, Джек. Мы говорим на каком-то другом языке, и мы говорим на нем свободно, но это не английский.

— Да, — сказал Джек. — Странно, не правда ли?

И он снова стал подниматься по ступенькам, а Ричард так и стоял внизу с разинутым ртом.

4

Спустя какое-то время Ричард пришел в себя и стал взбираться по ступенькам вслед за Джеком. Доски были перекошены, во многих местах расщеплены и не прибиты.

Где-то сквозь доски росли пучки той остистой зерновой культуры. Вдали, в глубокой тьме, оба мальчика различали сонное жужжание насекомых. Не тот пронзительный скрип сверчков, а более приятный звук. «Здесь многое было приятнее», — подумал Джек.

Уличная лампа светила теперь позади них. Их тени бежали впереди через крыльцо и, преломившись под прямым углом, вскарабкивались на дверь. На двери висела старая, стертая временем табличка. На мгновение Джеку показалось, что на ней странные буквы кириллицы, не поддающиеся расшифровке наравне с русским языком. Затем они проступили отчетливее, и слово было вовсе не неожиданностью: «Депо».

Джек поднял руку, чтобы постучать в дверь, затем покачал головой. Нет. Он не станет стучать. Это не было частным жилищем; надпись гласила «Депо», а это слово ассоциировалось в его сознании с общественными зданиями, местами, в которых ожидают автобуса «Грэйхаунд» и поезда «Эмтрэк», погрузочные зоны на «Дружелюбные Небеса».

Он толкнул дверь. Дружелюбный лампочный свет и определенно недружелюбный голос вырвались на крыльцо одновременно.

— Убирайтесь, дьявол! — хрипел надтреснутый голос. — Убирайся, я еду утром! Клянусь! Поезд в гараже! Уходи! Я дал слово, что я поеду, поеду, а сейчас ты ух… уходи и оставь меня в покое.

Джек нахмурился. Ричард открыл рот. Комната была чистой, но очень старой. Доски были настолько перекошены, что по стенам, казалось, бежали волны. На одной стене висела картина, изображающая дилижанс величиной, казалось, не меньше китобойного судна. Древняя стойка с такой же волнистой, как и стены, поверхностью, протянулась посредине комнаты, деля ее пополам. Позади нее, на дальней стене, было расписание, вверху одной было написано: «Прибытие дилижансов, отправление дилижансов».

Глядя на эту древнюю доску, Джек подумал, что прошло уже порядком времени с тех пор, как на ней записывали какую-либо информацию; он подумал, что, если бы кто-нибудь попытался написать на ней даже куском мела, доска треснула бы на кусочки и обвалилась на исхоженный пол.

Сбоку, на стойке, стояли самые большие песочные часы, которые когда-либо видел Джек. Они были не меньше огромной бутыли шампанского и наполнены зеленым песком.

«Оставь меня в покое, а? Я обещал, что поеду, и я поеду! Пожалуйста, Морган! Сжалься! Я обещал, а если ты не веришь мне, то посмотри в гараж! Поезд готов, клянусь, что поезд готов!»

И в этом же роде, и в том же духе. Бормотание не прерывалось. Крупный престарелый мужчина, изливающий его, съежился в раболепном страхе в дальнем правом углу комнаты. Джеку показалось, что рост старика не менее шести футов и трех дюймов, даже в этой рабской позе. Низкий потолок был в каких- то четырех дюймах над его головой. Ему могло быть семьдесят, а если он чертовски хорошо сохранился, то и восемьдесят. Белоснежная борода начинала расти под глазами и каскадом ниспадала на грудь веером по- детски хороших волос. У него были широкие плечи, но сейчас он настолько ссутулился, что, казалось, плечи были кем-то сломаны, кем-то, принуждавшим его на протяжении долгих лет переносить большие тяжести. Птичьи лапки глубоких морщинок расходились из уголков глаз; глубокие рвы морщин бороздили его лоб. Его лицо было воскового желтого цвета. На нем была белая юбка, продернутая ярко-красными нитками, и, по всему было видно, что он напуган до смерти. Он был огромной птицей, но не обладал никакой властью.

Когда старик упомянул имя отца Ричарда, Джек, оглянувшись, бросил на него пристальный взгляд, но Ричард был не в состоянии замечать подобные вещи.

— Я не тот, за кого вы меня принимаете, — сказал Джек, приближаясь к старику.

— Убирайся! — пронзительно закричал он. — Хватит с меня твоей болтовни. По-моему, дьявол способен надеть приятнее маску! Убирайся! Я сделаю это! Он уже готов, сразу же утром. Сказал, что сделаю, значит сделаю, а теперь убирайся, быстро!

Рюкзак был теперь сумкой для провизии, свисающей в руке Джека. Подойдя к стойке, Джек порылся в ней, отгребая в сторону зеркало и несколько пучков палочек-денег. Его руки нащупали нужную вещь, и он ее вытащил. Это была монета, которую давным-давно дал ему капитан Фаррен, монета с Королевой на одной стороне и грифоном — на другой. Он со стуком положил ее на стойку, слабый комнатный свет выхватил красивый профиль Лауры Де Луиззиан — и вновь он поразился удивительному сходству этого профиля с профилем его матери. «Они с самого начала были так сильно похожи? Или просто чем чаще я думаю о них, тем больше нахожу сходства? А может на самом деле, я каким-то образом сближаю их, объединяя в одно лицо?»

Когда Джек направился к стойке, старик попятился еще дальше в раболепном поклоне; казалось, что вот-вот он протаранит спиной тыльную стену здания. Его речь полилась истерическим потоком. Когда Джек со стуком положил на стойку монету, словно отщепенец из вестерна, требующий выпивку, он внезапно замолчал. Он не отрывал взгляда от монеты, его глаза расширялись, блестящие слюной уголки рта подрагивали. Взгляд его широко открытых глаз переместился вверх и остановился на лице Джека, он действительно увидел его в первый раз.

— Джейсон, — прошептал он дрожащим голосом. В нем уже не было прежней беспомощной агрессивности. Теперь он дрожал не от страха, но от восторга. — Джейсон!

— Нет, — сказал тот. — Меня зовут… — И он остановился, пораженный мыслью, что слово, которое вылетит на этом странном языке, будет не Джек, но…

— Джейсон, — закричал старик и упал на колени. — Джейсон, ты пришел! Ты пришел, и все будет хорошо, все будет хорошо.

— Эй! — сказал Ричард. — Эй, действительно…

«Джейсон! Джейсон пришел, ай, Королева поправится, все правы, и все поправится!»

Джек, более подготовленный к свирепой агрессивности старого станционного смотрителя, чем к его слезливому восторгу, повернулся к Ричарду… но оттуда помощи не было. Ричард растянулся на полу слева от двери и либо уснул, либо чертовски хорошо это воспроизводил.

— Ах, дрянь, — простонал Джек.

Старик стоял на коленях, не переставая бормотать и рыдать. Ситуация быстро переходила из области просто смешного в область космически комичного. Джек нашел открывающуюся перегородку и вошел за стойку.

— О, поднимись, хороший и преданный слуга, — произнес Джек. Он уныло размышлял, были ли когда-либо у Христа или Будды подобные проблемы. — На ноги, дружище.

«Джейсон! Джейсон!» — рыдал старик. Его белые волосы покрыли сандалии на ногах Джека, когда он склонился над ними и принялся их целовать. Это были не «маленькие безешки», а добрые, прежние, отдающие эхом, смачные чмоканья. Джек начал беспомощно хихикать. Ему удалось вырвать их из Иллинойса, а вот они здесь, в ветхом депо в центре огромнейшего поля какого-то злака, не совсем похожего на пшеницу, где-то на границе, и Ричард спит у двери, а этот странный старик целует его ноги, щекоча бородой.

— Встань! — не переставая хихикать, воскликнул Джек. Он хотел сделать шаг назад, но ударился о стойку. — Встань, о верный слуга! Вставай на свои ноги, вставай, ну, хватит!

— Джейсон! — чмок! — Все будет хорошо! — чмок — чмок!

«Все правы и все остальное, все будет хорошо, — растерянно подумал Джек, хихикая, когда старик через сандалии целовал пальцы его ног. — Я не знал, что здесь, в Территориях, они читают Роберта Бернса, но думал, что они…»

Чмок — чмок — чмок.