болезненное, сморщенное лицо слегка порозовело.
Джек бессознательно вдохнул.
Серо-золотое облако из сердца Талисмана поднималось над телом матери, окутывая ее в полупрозрачный, слегка колышущийся кокон. Джек наблюдал, как эта энергетическая ткань обволакивающе опускалась на исхудавшую грудь и тощие ноги. Из открытого шва Талисмана изливался чудесный запах серо-голубым облаком, запах сладкий и кислый, цветения и земли, священной радости и брожения. «Запах рождения», — подумал Джек, хотя никогда прежде не присутствовал при акте рождения. Джек вдыхал его всей грудью, и посреди этого священного действия подумал, что он сам, Странник Джек, рождается в эту минуту. Потом, шокированный этим ощутимым узнаванием, ему показалось, что отверстие в Талисмане похоже на вагину. (Конечно, он никогда раньше не видел вагину и имел о ней довольно смутные представления.) Джек смотрел прямо в отверстие вспухшего, исчезающего Талисмана.
Теперь, впервые за время этого невообразимого гама, смеси нежной музыки, птичьего щебета в темноте ночи, он все понимал и осознавал.
Маленький разноцветный шар, наполненный светом, промелькнул перед его взглядом во вспыхивающем, сияющем отверстии Талисмана, а потом вспорхнул в клубящуюся, двигающуюся внутренность. Джек моргнул. Действия Джека и Талисмана совпали. Последовало еще одно движение, теперь у Джека было время, чтобы заметить передвижение голубого, коричневого и зеленого внутри крошечного глобуса, очертание морского побережья, маленькая гряда гор. В том крошечном мире, казалось ему, стоял парализованный Джек Сойер, смотря вниз на еще более крохотное цветное пятнышко, и на том пятнышке тоже стоял Странник Джек размером в пылинку, смотря на мир размером в атом. Еще один мир следовал за этими двумя, скручиваясь и раскручиваясь из расширяющегося облака Талисмана.
Его мать пошевелила правой рукой и застонала.
Джек откровенно разрыдался. Она будет жить. Теперь он знал это. Все было именно так, как говорил Спиди, и Талисман вливал жизнь в истощенное, измученное болезнью тело матери, убивая дьявола, убивавшего ее. Он подался вперед, желая, как и в своем воображении, поцеловать Талисман. Аромат жасмина и ирисов, зазеленевшей зелени наполнили его ноздри. Слезинка скатилась и зависла на кончике носа, сверкая, как бриллиант, во вспышках света Талисмана. Он увидел пояс звезд, проплывающий сквозь отверстие Талисмана, пульсирующее желтое солнце, плывущее в черном пространстве космоса. Казалось, что музыка заполнила Талисман, комнату, весь мир снаружи. Женское лицо, лицо незнакомки промелькнуло в отверстии. Детские лица, потом лица других женщин… Слезы текли по его лицу, когда он увидел промелькнувшее лицо его матери, с несравненными чертами Королевы полусотни картин. Когда он увидел собственное лицо, скользящее среди всех миров, рождающихся в Талисмане, ему показалось, что он сейчас лопнет от наплыва чувств. Он
Лили широко открыла глаза. Она разглядывала лицо Джека с удивлением, как будто хотела спросить: «Где же я нахожусь?» Это было выражение новорожденного, только что появившегося в этом мире. Затем она пошевелилась и глубоко вдохнула. И поток миров и наполнившихся галактик выплеснулся, а потом втянулся внутрь Талисмана, в такт ее дыхания. Они выплеснулись в радужном потоке. Они втекали ей в рот и нос… там они обустроились, посверкивая на ее болезненной коже, как выпавшая ржа, и утопали внутри. Какое-то мгновение его мама была одета излучением —
Вся болезнь слетела с ее лица. Это не случилось, как в фильме, постепенно. Это произошло
Истонченные, посеченные волосы, стали блестящими и шикарными, цвета темного меда.
Джек разглядывал ее, пока она смотрела в его лицо.
— О… о… мой Бог… — прошептала Лили.
Это радужное излучение теперь бледнело, но здоровье оставалось.
— Мама? — он подался вперед. Что-то как целлофан зашуршало под его пальцами. Это была хрупкая скорлупа Талисмана. Он отложил ее на ночной столик. Он смахнул несколько упаковок с таблетками, освобождая для него место. Некоторые разбились об пол, но это было неважно. Ей больше не нужны были таблетки. Он с поклоном положил скорлупу, подозревая, нет, зная, что даже это скоро исчезнет.
Его мать улыбалась. Это была милая, немного удивленная улыбка.
— Джек, ты вернулся домой, — наконец-то произнесла она и потерла глаза, как бы желая убедиться, что это не сон.
— Конечно, — ответил он. Он попытался улыбнуться. Это была очаровательная улыбка, несмотря на слезы, струящиеся из его глаз. — Конечно же, вернулся.
— Мне… намного лучше, Странник Джек.
— Да? — он улыбался, вытирая глаза ладошкой. — Это здорово, мам.
Ее глаза излучали тепло.
— Обними меня, Джеки.
В комнате на четвертом этаже опустевшего курортного отеля на Нью-Хэмпширском побережье тринадцатилетний мальчик по имени Джек Сойер наклонился вперед, закрыв глаза и улыбаясь, и крепко обнял свою мать. Его обычная школьная жизнь и друзья, игры и музыка, жизнь, наполненная школами, в которые нужно ходить, накрахмаленными простынями, на которых можно спать по ночам, (если жизнь такого буйного и непоседливого создания когда-нибудь можно было назвать обычной) возвращалась к нему, и он понимал это. Талисман и это сделал для него. Когда он вспомнил о нем, то взглянул на ночной столик.
Талисман уже исчез.
ЭПИЛОГ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вот так закончилась эта хроника. Это была история мальчика, и ее нужно прервать на этом; невозможно продолжать ее дальше, так как она превращается в историю мужчин. Когда кто-то пишет роман о взрослом человеке, он знает, на чем остановиться — конечно, на свадьбе, но когда он пишет о подростке,
