ковра, но все говорило о роскоши и удобстве: от серебряного канделябра на полированном столике до маленького дивана у окна и картин на стене, которые, несомненно, были произведениями искусства, хотя Бланш в нем и не разбиралась. Одно из полотен было довольно темным, на нем были изображены фрукты и вино, на другом охотники, убивающие оленя. Содрогнувшись, Бланш повернулась к следующей картине: Молтон-Холл на фоне грозовых туч, на полотне рядом еще один знакомый вид – противоположный берег Дуврского пролива. Очевидно, в семье был художник, подумала Бланш и повернулась к следующей картине. Сначала она не осознала, что видит, но потом вздрогнула от ужаса и удивления. Как во сне Бланш пересекла холл, остановилась перед портретом, вцепившись в раму руками, и застыла как громом пораженная.
С портрета на нее смотрел Саймон.
ГЛАВА 25
Саймон мерил шагами чердак, время, от времени подходя к окну, чтобы окинуть взглядом тихие улочки и крыши домов. Еще один закуток в чужом доме. Иногда это бродячее существование начинает порядком надоедать, несмотря на возможность нигде не задерживаться и жить, как хочешь. Иногда ему хотелось, чтобы было такое место, куда он мог стремиться, где его ждали. Дом.
Обстоятельства изменились к худшему. Со вчерашнего дня, когда он и Бланш приехали в Дувр, ему все время приходилось прятаться в комнате Жиля, но прошлой ночью его тайком переправили в этот дом, комнату в котором он делил с Яном. Саймон, как и прежде, был загримирован под старика, но теперь грим был наложен с большей тщательностью, чем тогда в Лондоне, как бы то ни было, стоило кому-нибудь присмотреться, и человек сразу бы понял, что он не так стар, как кажется.
Дверь позади него отворилась, и Саймон резко обернулся, хватаясь за палку, которая одновременно служила и тростью и оружием.
– Спокойно, парень, – сказал Ян, закрывая за собой дверь. – Это всего лишь я.
Ян потер руки, стянул плащ и бросил его на кровать. На людях Ян был всегда сама элегантность, его одежда была всегда вычищена, волосы лежали волосок к волоску, манеры безукоризненны. Среди друзей он становился другим человеком.
– Сегодня чертовски холодно. Больше похоже на осень, чем на лето.
– Наверное, нечего и думать пересечь сегодня пролив?
– Да, если ты не собираешься сделать это вплавь, но плавать я тебе не советую, слишком холодно.
– К чему это ты? – спросил Саймон, увидев, что Ян улыбается. – Что ты делал?
– На этот вопрос у меня имеется несколько ответов. – Ян уселся на удобный стул с низкой спинкой и сцепил пальцы перед собой. – Спорил с человеком о его вкусах в одежде и одновременно давал ему урок плавания, как тебе это нравится?
Саймон ждал. Он знал, что Ян собирается рассказать ему что-то интересное, но не упустит случая обставить все как можно драматичнее.
– Что за человек? – спросил он спокойно.
– Квентин Хейвуд.
– О Господи! – Саймон уставился на Яна. – Он здесь?
– Он знает, что ты в Дувре. И полагаю, это моя вина.
– Почему?
Ян опустил глаза и стал разглядывать свои руки.
– Возможно, он следил за мной.
– Ясно, – кивнул Саймон. – Вот почему тебя освободили из тюрьмы, я должен был догадаться. Ты знаешь, почему он преследует меня?
– К сожалению, да.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты никогда не задумывался, почему Миллер был убит именно в тот день и час?
Саймон нахмурился.
– Кто-то хотел, чтобы в преступлении обвинили меня. Да, я думал об этом, но не мог представить, кому надо убрать меня.
– Неужели?
– О Боже, – Саймон повалился на кровать. – Ты знаешь?
– Хейвуд.
– Зачем, – Саймон отвернулся от окна и заглянул в глаза Яну. – Зачем он это сделал? И почему ты мне ничего не сказал?
– Я не знаю, зачем он так сделал. Остальное намного сложнее, – произнес Ян, не поднимая глаз.
Саймон скрестил руки на груди.
– Рассказывай. Времени у нас более чем достаточно.
Ян сморщился.
– Хорошо. Говорят, исповедь благотворно влияет на душу. Теперь мы можем проверить это. – Он поднял глаза, и теперь в них не было ни следа смеха. – Хейвуд знал, когда ты пойдешь к Миллеру, потому что я ему сказал.
– И зачем же ты это сделал, позволь узнать.
