знаю какой — хозяева земли получили право забрать ее обратно: рента им вроде не заплачена или что еще. Мы тут были ни при чем, но похоже было, что мы потеряем все без остатка: внесенную арендную плату, работу, какую уже сделали, кирпичи, дерево — все, что вложили в дом, и все, что заплатили другим работникам. Это было несправедливо.
Матушка бросила на меня испуганный взгляд.
— Этот человек сказал младшим мастерам, они вроде как должны продать недостроенные дома главному подрядчику, но правильной цены он им дать не сможет, потому как сам, мол, понес потери. Предлагает по сто фунтов за дом, хочешь — соглашайся, не хочешь — нет. А кто не согласится, тот может вообще остаться без всего. А труда в каждый дом было вложено фунтов на триста. Иные сказали, что за такую цену продавать не станут, тогда хозяин земли обратился в суд и отнял у них дома, не заплатив ни гроша. Видя это, подрядчик еще снизил цену. Тогда остальные согласились, и Джордж вместе с ними, и получили всего-навсего по сорок фунтов за дом. Но самое чудное, мэм, что главный подрядчик, когда забрал в свои руки почти все недостроенные дома, смог их достроить и продать — на них хозяин земли почему-то не наложил лапу. Мне это невдомек — сдается, без мошенничества не обошлось.
— А как называется эта компания? — спросила матушка.
— «Вест-Лондон-Билдинг-Компани».
Глядя друг на друга, мы с матушкой облегченно вздохнули.
— А потом настали и вовсе тяжкие времена, и жизнь пошла хуже прежнего. Поговаривали, в Ирландии случился неурожай, и оно и верно: Лондон заполонили нищие ирландцы, за труд стали платить еще меньше, а арендная плата взлетела вверх.
— И как вы дальше жили?
Прежде чем ответить, миссис Дигвид беспокойно взглянула на меня.
— Джорджу моему пришлось заняться стоками, мэм. Что он добудет, да что мне заплатят за стирку — тем и держали душу в теле. Но в прошлую зиму он стал хворать грудью от сырости и — того хуже! — от непосильной работы. Мы едва не околели с голоду, ведь ростовщик — о нем я вам рассказывала — брал с нас за долги по четыре шиллинга в неделю. Расплатиться вовремя мы не успевали и все глубже залезали в долг. И вот весной является к нам снова тот же молодчик. Мы уж и забыли, как он выглядит, и, правду сказать, я ему не больно-то обрадовалась. Но в этот раз он вроде бы принес добрые вести. Он слышал, что имеется кое-какая работа в большом доме у Хафема.
— В большом доме? — повторила матушка. — Вы говорите о Момпессон-Парке?
— Да, мэм, название как будто то самое.
— Но ведь этот дом уже много лет пустует!
— Похоже, мэм, семья туда возвращается — если это, конечно, тот самый дом. Джордж зашел в Лондоне к управляющему, и его приняли на работу. Мы все обговорили и решили оставить малышей в Лондоне. Джордж сам из тех краев, а я никогда так далеко из города не выбиралась. Потом, как я уже рассказывала вчера вечером, нам с Джоуи пришлось идти в Стонитон. Там мы и были, пока не услышали вести из Лондона. Ну, больше добавить нечего. А теперь нам нужно домой.
Еще не закончив речь, она поднялась на ноги.
— Благие небеса! — воскликнула матушка. — Не думаете же вы сегодня и отправиться!
— Мы отдохнули, наелись, оделись-обулись благодаря вашей милости, отчего бы в такой крепкой обувке не дошагать до города.
— Не пешком же, — проговорила матушка, видя, что гостью не удержать. — По крайности, вы должны взять деньги на проезд в почтовой карете. Сесть на нее можно в полдень у заставы, где поворот на деревню.
Лицо женщины омрачилось тревогой.
— Благодарствую, мэм, но я не люблю брать деньги. Мы и так уже по уши в долгах, не залезать же еще глубже.
— Если вы сядете в карету, то будете с семьей уже рано утром, а не через три или четыре дня. И Джоуи на вид совсем измучен, куда уж ему идти пешком. А деньги я вам не в долг предлагаю, а в подарок.
На усталом лице женщины отразилась внутренняя борьба. Наконец она произнесла:
— Мы вернем вам деньги, мэм, отец Джоуи и я. Будь он здесь, сказал бы то же самое. Нам бы не хотелось одалживаться. — И робко добавила: — Сколько будет стоить проезд для нас двоих?
Матушка взглянула на меня.
— Два внешних места обойдутся приблизительно в двадцать четыре шиллинга, — проговорил я.
Глаза женщины расширились от ужаса.
— Уж и не знаю, к какому сроку мы сможем столько отдать, — пробормотала она. — Даже когда мой муж занимался законным ремеслом, мы и за три месяца такие деньги не откладывали.
— Пожалуйста, не беспокойтесь об этом, — проговорила матушка.
— В Рождество, — ввернула Сьюки, — карета, что идет через деревню, будет наполовину пуста.
— Сьюки вас проводит, покажет, как дойти до перекрестка.
— Тогда я возьму деньги, и спасибо вам, мэм, спасибо большое. Благослови вас Бог, за то что вам небезразлична судьба бедняков.
Матушка улыбнулась и обратилась ко мне:
— Джонни, не пройдешь ли со мной в малую гостиную? — Когда мы остались наедине, она спросила: — Как ты думаешь, не то же ли это предприятие? Название компании другое.
— Кажется, замысел тот же самый. А компаний замешано несколько.
— Если так, то какое странное совпадение. После слов этой женщины у меня душа не на месте. Зря я вчера послала это письмо. Не написать ли снова мистеру Сансью: я, мол, передумала вкладывать деньги?
— Конечно, если тебя это успокоит, хотя не знаю, отчего тебе тревожиться.
— Тогда Сьюки может по пути к перекрестку отнести на почту письмо.
— Сегодня Рождество, мама, почта закрыта.
— Что ж, тогда миссис Дигвид может забрать письмо в Лондон.
— Думаешь, стоит ей доверить такое важное письмо?
— А почему нет? — И матушка села составлять послание.
Я попросил позволения пройтись со Сьюки и миссис Дигвид до заставы, и, видя, до чего досадно мне будет не воспользоваться случаем и не посмотреть, как остановится карета и как сядут в нее пассажиры, матушка согласилась. Пока она писала письмо, я побежал к себе одеваться, а также потихоньку выполнить задумку, которая пришла мне в голову, когда я слушал рассказ миссис Дигвид.
Когда я вернулся в холл, гости прощались и получали Деньги и письмо. Миссис Дигвид настояла на том, чтобы матушка дала ей записку со своим именем и адресом.
Наконец мы четверо двинулись через деревню, мирно Дремавшую под снежным одеялом; единственным признаком жизни был дым из каминных труб, который поднимался прямо в ясное небо. Женщины шли впереди, мы с Джоуи — следом.
— Как ты думаешь, перед остановкой кареты кондуктор подудит в рожок? — спросил я.
— Мне и дела нет, — отвечал он. — Я столько раз ездил в карете, что и не упомню.
— Ты? Куда?
— С моим дядей. В Лондон и окрестности.
— Сколько тебе лет?
Его ответ меня удивил: я был мальчик некрупный, а он еще мельче, но разделяло нас, как оказалось, всего полгода. Для меня это послужило утешением: будь я намного старше его, было бы особенно обидно, что я по сравнению с ним ничего в жизни не повидал.
В лавчонке с самым разным товаром, где помещалась также и почта, ставни в самом деле оказались закрыты, так что Сьюки отдала письмо миссис Дигвид с двумя пенсами, чтобы отправить его из Лондона.
— Конечно, сегодня все закрыто, как я и говорил, — указал я.
— Все, кроме погоста, — заметил Джоуи, потому что мы как раз проходили мимо кладбища.
