– Мне наплевать! – заорал епископ, и лицо его цветом стало похоже на митру. – Плевать, чем он его обезглавит, мечом, топором или портновскими ножницами! Добудь мне того, кто это сделает!
С этими словами епископ сжал руками голову и повалился на кровать. Он не привык впадать в панику. За него это должны делать другие.
К утру, когда Жан и Фуггер пришли в Тур, весь город гудел. У дверей кафедрального собора все время сменялись люди, чтобы прочитать вывешенное там объявление.
– «В связи с неожиданной и внезапной кончиной… – быстро читал Фуггер. – Обращаться только людям достойным и с опытом». Это ведь о тебе, правда?
– Да, – согласился Жан. – Но я не думал так скоро снова вернуться к моей профессии. Если вообще к ней возвращаться. – Он посмотрел на молодого немца. – Я подумывал стать цирюльником.
– В любом случае, – проворчал Фуггер, потирая свою остриженную голову, – ты кого-нибудь кромсаешь.
Жан рассмеялся и снова повернулся к объявлению:
– Погоди-ка! А это что?
Он указал на слова, нацарапанные в самом низу листка.
Он читал хуже своего спутника, и к тому времени, когда разбирал последнее слово, Фуггер уже нетерпеливо прыгал с ноги на ногу и что-то мычал. Под взглядом Жана он тут же замер.
– Понял! Я привлекаю к нам внимание. Но ты только подумай: он здесь, он здесь! Тут так и написано: «В присутствии его высокопреосвященства архиепископа Сиенского».
– Я умею читать.
Жан повернулся и зашагал по проулку, проходившему слева от собора, углубляясь в вонючее, потеющее, многолюдное сердце Тура, каким оно бывало в праздники. Фуггер двигался за ним по пятам, с вороном на плече. Проулок был таким узким, а дома по обе стороны от него были построены с такими уступами, что почти смыкались двумя этажами выше, так что птица не имела возможности лететь.
– Мы его догнали. Здесь то, что мы ищем. Мы можем получить ее обратно! – возбужденно прошептал Фуггер.
– Неужели? И как ты предлагаешь это сделать?
Фуггер схватил его за руку и затащил в какую-то нишу.
– У меня есть план. Мой утонченный и образованный ум поработал над этой проблемой и мгновенно дал ответ. Да, да! Это – великолепная возможность! Ты вызовешься стать палачом. Ты, в маске и с оружием, будешь стоять рядом с архиепископом.
– Фуггер, ты хочешь, чтобы я украл руку на глазах тысячи зрителей?
– А почему бы и нет? – Бегающие глазки Фуггера наконец остановились на Жане. – Ты ведь уже сделал это однажды!
На второй золотой из виселичной кружки они купили право воспользоваться соломенным тюфяком (днем он пустовал), по куску хлеба и мяса, немного кислого пива и даже получили несколько мелких монеток сдачи. Быстро проглотив свою долю, Жан сразу же улегся и попытался заснуть. Фуггер, наслаждаясь тем, что его разум работает относительно нормально, был полон решимости делиться результатами его работы. Он сел, изливая непрерывный поток слов.
– Нам нужен отвлекающий маневр. Ну, этим займусь я – мы с Демоном. На секунду мы отвлечем внимание от плахи… ой, прости – я знаю, что ты не пользуешься плахой… ну, от сцены. А ты тем временем притиснешь этого сатанинского червяка к стенке и заставишь отдать руку. Или даже лучше – пожар. Небольшой такой пожар, пусть поблизости загорятся какие-нибудь тюки. Пожар обязательно переполошит город – это ведь опасная штука. Я присутствовал на том огромном, когда половина Базеля сгорела. Да, пожар их отвлечет, ты приставишь меч к горлу его высокопреосвященства и…
– Клянусь бахромой на мошонке Сулеймана, ты заткнешься? – взревел Жан. – Мне нужно отдохнуть. У меня от усталости голова не работает. – Он перевернулся на бок. – Когда им нужны добровольцы в палачи?
– В три часа, у скотобойни. Казнь состоится в девять на главной площади.
– Значит, разбудишь меня в два. А пока, ради слез Мадонны, помолчи, – сказал Жан, закрывая глаза.
Фуггер некоторое время наблюдал за ним. При этом он дергался и чесался: его тело было таким же беспокойным, как и его мысли. Он не мог заснуть: ему казалось, что он проспал уже тысячу лет. А теперь нужно сказать так много, поделиться столькими планами! И больше всего ему хотелось участвовать в этом благородном приключений, приносить пользу, а не быть обузой, которую приходится таскать за собой. Он обязан сделать для этого цирюльника-варвара хотя бы такую малость.
И в эту минуту палач приоткрыл один глаз.
– Если хочешь сделать что-то полезное, пойди и узнай, что стало с мечом умершего палача.
Всего в двадцати шагах от того места, где захрапел Жан, лежал еще один палач – но этот отказался от надежды заснуть: его мысли заполняли картины, которые Анжелика принесла из епископского дворца, где исполняла роль одной из обитательниц Содома. В эту дождливую ночь он ждал ее у дворца, чтобы на рассвете проводить домой. И теперь она спала рядом с ним, а он лежал без сна. Его рука у нее под головой начала затекать, и он попытался вообразить какие-нибудь другие сцены, не такие дразнящие. Безуспешно.
Снизу, с улицы, донесся крик. Там началась ссора, слышались божба, звуки ударов. Осторожно выбравшись из постели, Хакон подошел к окну и пригнулся, всматриваясь в сумрак. Сквозь почти сомкнувшиеся крыши пробивалось достаточно света, чтобы в толстом грязном стекле возникло кривое отражение: очертания вьющейся бороды, густых русых волос, стянутых сзади, на шее, заколкой. Посадка головы, сильные очертания носа, бровей и лба – все это неизбежно напомнило ему отца. На долю секунды он закрыл глаза – и почти смог услышать его голос, рассказывающий саги о героях и древних богах.
