— О чем?
— О том, что Николас занял комнату Уильяма.
Элизабет пристально посмотрела на отца.
— Я думала… — начала она.
Отец проигнорировал ее взгляд и перебил:
— О таких вещах ты должен знать, Питер. По-моему, его переезд все облегчает.
— Согласен, — кивнул Питер. — Комната Уильяма находится по соседству с Элизабет?
— Со смежной дверью, — добавил отец.
— Элизабет! Именно о такой возможности мы с тобой и говорили, — уточнил Питер.
— Да? — переспросила она.
Может быть, она сходила с ума? Они оба совершенно спокойно относились к тому, что Николас теперь жил рядом с ней, хотя отец ранее предупреждал ее не говорить об этом Питеру.
Питер, конечно, уже дал ей добро на использование своих женских хитростей на Николасе, но то, что они оба согласились с переездом последнего в комнату Уильяма, было невероятным.
— У тебя будет возможность периодически наведываться к нему в комнату, — сказал отец.
— Я уже как-то туда наведалась, причем безрезультатно, — напомнила ему Элизабет.
— Ну, тогда он довольно бесхитростно припрятал некоторые вещи, — ответил отец. — Теперь у него уже не получится. Потому что рядом ты, Элизабет. Не так ли, дорогая? Он должен быть лишен наследства, вот что я хочу сказать.
Она посмотрела на них обоих. Отец был готов на все; Питер подмигнул ей, будто между ними существовал заговор, а ее отец оставался в дураках.
К сожалению, он таким и был. И вся тяжесть, как всегда, ложилась на ее плечи.
— Ну, и что такого я могу обнаружить, что сможет аннулировать его права?
— Я не знаю, дорогая. Но, уверен, ты поймешь, когда найдешь.
Она обратилась к Питеру:
— Вы говорите абсолютно нереальные вещи.
— Милая, тебе предоставляется прекрасная возможность…
Да уж, она помнила предыдущую такую возможность: Николас позабавился с ней в столовой, и никакой выгоды она не получила.
— …Мы должны использовать любой повод. Шенстоун должен принадлежать тебе, — как можно убедительнее сказал Питер.
— Я даже не могу, — вмешался ее отец, — представить, каково тебе было в годы замужества с Уильямом. И после стольких лет мучений вдруг появляется какой-то… позер и все у тебя отбирает…
— Ну, хорошо, хорошо. — Не стоило злить отца, когда она сама была достаточно разгневана. — Прошло всего четыре дня. У наследника есть все права занимать комнату Уильяма. Давайте относиться к его поступку благоразумно. До тех пор пока мы не докажем обратное.
— Совершенно с тобой согласен, — сказал отец. — Но надо поторапливаться. Он начинает чувствовать себя в Шенстоуне слишком по-свойски.
Только вчера ей пришлось посетить чердак в сопровождении Николаса. Сегодня у нее появился шанс подняться туда только после полудня, хотя ей все равно пришлось сослаться на головную боль, чтобы покинуть Питера, желающего провести с ней весь день.
— Я мог бы смачивать твой лоб, — предложил он. — Мы могли бы вместе лечь в кровать.
Она с удовольствием представила себе сцену, которую предлагал Питер. Вдвоем на кровати, обняв друг друга. Обнаженные. Любящие.
Еще рано. Никакого секса.
— Нет. Нет. Я должна побыть одна в затемненной комнате, — проговорила она. Ох уж эта ложь. — Часок-другой, и я буду в порядке.
— Я пойду с тобой.
— Я спущусь к обеду, Питер. Тогда и увидимся.
Нельзя игнорировать мужчину и его пенис. Особенно когда мужчина постоянно предлагает, а она постоянно ему отказывает.
Он нахмурился.
— Я принесу тебе обед. Мы пообедаем… вместе.
— Посмотрим, как я буду себя чувствовать.
Господи, она уже и не надеялась от него отвязаться. Но он ведь так ее желал, и то, что она себя сдерживала, еще больше разжигало его страсть. Именно так и следовало его удерживать, как сказал Николас.
По крайней мере хоть что-то у нее получалось.
Но где же среди тех коробок с бумагами искать маленькую червоточину в прошлом Николаса? Перед ней стояла еще одна проблема.
Во-первых, ей понадобится не один час, чтобы просмотреть все бумаги. Во-вторых, она не могла все время сидеть на чердаке. Там было слишком темно, а пыль оседала на ее рукавах и юбке, что могло вызвать подозрения.
Необходимо было перетащить коробки в ее комнату, и, как бы тяжелы они ни были, она должна перенести их сама, да так, чтобы ее никто не увидел.
Боже, в какую историю она позволила себя втянуть? Она пробралась на чердак, схватила тяжелую коробку, торопливо пробежала по коридору, прячась за мебелью при любом звуке, затем нырнула в свою комнату.
Где же теперь прятать коробку? На доставку коробки с чердака ушел почти час. Питер мог прийти в любую минуту. Или ее отец. Или Николас.
Под кровать, быстро…
Коробка вошла с трудом, оцарапав углами великолепную деревянную отделку. Черт, черт, черт.
Послышался какой-то звук? Николас?
Ее одежда! Головная боль…
Она сорвала с себя юбку с блузкой и закинула их в шкаф. Кровать. Она должна лежать в кровати. Без халата. Он может лежать в ногах. Компресс. Есть ли у нее время? Она сбросила с себя покрывало.
Что, если сейчас войдет Николас?
Нет, он сначала постучит. Наверное.
Она нашла носовой платок, обмакнула его в кувшин на умывальнике. Вот так. Теперь осталось только…
Тук, тук…
Она нырнула в постель и набросила мокрый платок на лоб.
Черт, занавеси… Она выпрыгнула из кровати.
— Минуточку. — Она рывком задернула занавеси, залезла в кровать и натянула одеяло. — Войди-ите…
Дьявол… Ее голос прозвучал слишком энергично для страдающей головной болью.
Питер просунул голову в приоткрытую дверь.
— Ох, Элизабет, бедняжка, ты все еще лежишь. Позволь мне присоединиться к тебе.
— Не подходи, Питер. Я в порядке. Еще полчаса, и я спущусь вниз.
— Я могу тебе помочь одеться.
— Не надо. Спасибо, что проведал меня, — проговорила она намеренно холодно.
— Я знаю способ, как ты можешь выразить мне свою благодарность.
— Только не с головной болью, Питер.
— Послушай, мне не нравится, что я всегда иду у тебя на поводу.
— Но ведь ты знаешь, что со временем ты все получишь.
— Неужели?
— Больше всего на свете я хочу быть с тобой.
— Тогда почему ты медлишь?
— Не могу же я просто взять и отдаться тебе. Столько всего мешает нам.
