берег мелкой реки, которая протекала под единственным пролетом моста, построенного еще до двадцатых годов прошлого века. Если не считать легкого журчания внизу и шелеста ветра в кронах деревьев, вокруг царила тишина. Прошло уже почти полчаса с тех пор, как по дороге за его спиной проехала машина. Выдался чудесный вечер, последний свет летнего дня в Вашингтоне, округ Колумбия, почти померк, плавно переходя в ночь. Деревья вокруг росли достаточно плотно, чтобы использовать лазеры в зоне прямой видимости для фиксации голосов, а шум воды под мостом делал бесполезными любые попытки записать разговор, предпринятые его спутником, если бы Кесслера подставили и это была ловушка. Кроме того, в кармане у него лежал детектор, установленный на вибрацию, он ловил любой радиочастотный сигнал — так, на всякий случай.
Рядом с ним стоял очень высокий человек с бритым черепом — доктор Саймон Эндрю Граннард. На нем были очки в роговой оправе и ортопедические туфли. Доктор Граннард являлся старшим научным сотрудником «Ноубл фармасьютикалс» и директором этноботанического отдела. Он стал сотрудничать с Максом Кесслером благодаря тщательно подобранной цепочке связей, бравшей свое начало в Лас-Вегасе и пересекавшей всю страну до самого Исследовательского центра Ноубла в Чапел-Хилле, штат Северная Каролина.
— Пожалуй, можно начинать, — пробормотал Кесслер.
— Я не уверен, что поступаю правильно, — ответил Граннард.
— Я не ваша совесть, доктор. Мы встретились здесь в ваших интересах — как и в моих. И я не намерен обсуждать с вами, что такое хорошо и что такое плохо.
— Для меня это трудно.
— Тем хуже для вас, — сказал Кесслер. — Откровенно говоря, мне все равно. Что вам известно о селатропамине?
— «Ноубл фармасьютикалс» собирается выпустить его под торговым названием «селедаун».
— Средство для потери веса.
— Да.
— И в каком виде?
— В виде плиток питательного вещества, продаваемого без рецепта.
— И заменяющего прием пищи?
— Да.
— Когда?
— Через восемь месяцев. Мы ждем образцы базового питательного вещества.
— Что это такое?
— Вытяжка из растения, из которой можно будет синтезировать препарат.
— А без нее синтезировать его невозможно?
— Со временем эта задача будет решена, но гораздо проще клонировать молекулы исходного растения. Вот почему они отправили охотников этноботаников на Амазонку.
— Вы открыли селатропамин?
— Да, растение, которое его содержит. На Юкатане.
— Насколько я понял, действующее вещество получено из мутировавшего растения.
— Да, это радикально измененная Allamanda cathartica, я ни разу не видел ее в других местах.
— И вы привезли образцы в Чапел-Хилл?
— Да. В количестве, достаточном для предварительного изучения.
— Но его не хватит, чтобы синтезировать вещество?
— Верно.
— Насколько мне известно, препарат вызывает сильное привыкание?
— Не сам препарат. Однако человек с невероятной быстротой привыкает к тому, к чему этот препарат добавляется.
— Значит, люди воспылают страстью к плиткам «селедауна».
— Да. Плитки обладают сильным слабительным действием. Тот, кто сядет на диету из таких плиток, очень быстро потеряет вес. Однако долговременный эффект может оказаться довольно опасным. Например, обезвоживание.
— Селатропамин можно добавлять к другим продуктам?
— Да.
— С тем же результатом?
— Да.
— А если о свойствах препарата станет известно раньше, чем оно будет запущено в продажу?
— В таком случае его почти наверняка сразу запретят.
— И это приведет к огромным потерям «Ноубл фармасьютикалс».
— Да.
— Или принесет кому-то много денег, если он узнает заранее, что препарат будет запрещен до того, как он появится на рынке. Можно будет продать акции.
— Я совсем не разбираюсь в биржевых спекуляциях, но вполне вас понимаю.
— У вас есть опцион на покупку акций?
— Я работаю на Ноубла двадцать пять лет. С основания компании.
— И вы хотите выйти в отставку богатым человеком.
— Ну, если говорить прямо… — промямлил Граннард.
— Я прямой человек, доктор.
— Вы можете мне помочь? — спросил этноботаник.
— Мы можем помочь друг другу. — Макс Кесслер улыбнулся, взял ученого под локоть и повел его через мост. — Давайте немного прогуляемся и обсудим детали.
24
Они унюхали лагерь до того, как его увидели. Зловонный запах сотни мужчин, живущих скученно и редко моющихся. Вонь грязных тел, экскрементов, сладкий аромат пищи, готовящейся на древесных углях. Когда они приблизились к большой поляне, закат был уже совсем близок и сторожевые башни выделялись темными силуэтами на фоне заходящего солнца.
— Как мы попадем внутрь? — шепотом спросил Эли Санторо.
Рядом с ним, у самого края поляны, на усыпанной листвой земле лежал Гарса и изучал в бинокль лагерь, имевший форму большого прямоугольника, окруженного земляной стеной с бамбуковым частоколом наверху. На каждой из сторожевых башен стояло два часовых с пулеметами пятидесятого калибра. Большие ворота из бамбука и колючей проволоки охраняли еще четверо часовых. За частоколом виднелись развалины старого храма в дальнем конце лагеря. Здесь было на удивление шумно: люди кричали, смеялись и разговаривали.
— Шумят, — прокомментировал Гвидо, несущий на своих широких плечах рюкзак Гарсы, и нервно провел ладонью по лысой голове.
— Они слишком беспечны, — ответил Гарса. — Им все равно, слышит их кто-нибудь или нет.
— Ну, они в самом сердце джунглей, так почему это должно их заботить? — фыркнул Эли.
— Из-за людей вроде нас, — мрачно произнес Гарса.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил Эли. — Как мы пройдем мимо часовых и сторожевых башен?
— Через руины, — ответил Гарса. — Это единственное место, которое находится в мертвой зоне и его не видно с башен.
Как большинство древних построек майя, храм, служивший восточной стеной лагеря, строился постепенно, в течение нескольких столетий, и каждая династия добавляла от себя что-то новое. Храму, на который они сейчас смотрели, никем не обнаруженному, не раскопанному и не разграбленному, исполнилось никак не меньше двух с половиной тысяч лет, и в свое время он возвышался на сотню футов
