птенцами.
— Говорят, вы приехали сюда, чтобы все осматривать?
— Верно, — сказал Тарвин.
— Когда я стану королём, я никому не разрешу приезжать сюда — даже вице-королю.
— Плохо моё дело, — засмеялся Тарвин.
— Вас я пропущу, — возразил мальчик, взвешивая каждое своё слово, — если сумеете рассмешить меня. Рассмешите меня сейчас.
— Вам этого хочется, мальчуган? Ну, что же, жил да был… — «Интересно, что в этой стране могло бы развеселить ребёнка? Я ни разу не видел, чтобы кому-нибудь это удалось». — Фью! — Тар-вин тихо присвистнул. — Что это там, малыш?
Маленькое облачко пыли двигалось где-то далеко-далеко по дороге, ведущей к городу. Пыль поднимала какая-то быстро мчащаяся повозка, следовательно, она не могла иметь ничего общего с обычным для этой страны транспортом.
— То, зачем я сюда и приехал, — сказал махараджа Кунвар. — Она меня вылечит. Так мне сказал мой отец, махараджа. А сейчас я болен. — Он повернулся назад и с царственным выражением лица обратился к своему любимому груму, сидевшему на запятках. — Сур Синг, — произнёс он на местном наречии, — как это называется, когда я впадаю в бесчувствие? Я забыл, как это по-английски.
Грум наклонился вперёд.
— Я не помню, о богоподобный.
— Я вспомнил, — вдруг закричал мальчик. — Миссис Эстес говорит, что это припадки. А что такое припадки?
Тарвин с нежностью коснулся плеча ребёнка, но глаза его были прикованы к облачку пыли.
— Будем надеяться, что она вылечит вас от них, милый мальчик, какими бы они ни были. Но кто эта женщина, о которой вы говорите?
— Я не знаю её имени, но она вылечит меня. Отец послал за нею экипаж. Смотрите!
Коляска принца съехала на обочину дороги, уступая место разболтанной, дребезжащей, готовой вот-вот развалиться почтовой карете, приближение которой сопровождалось безумными звуками надтреснутой трубы.
— Во всяком случае, это лучше, чем телега с парой буйволов, — сказал Тарвин, не обращаясь ни к кому в частности. Ему пришлось приподняться с сиденья, потому что он начинал задыхаться от пыли.
— Молодой человек, разве вы не знаете, кто она? — спросил он хриплым голосом.
— Её сюда прислали, — сказал махараджа Кунвар.
— Её зовут Кейт, — сказал Тарвин; слова застревали у него в горле, — и попробуйте только забыть это. — А затем уже про себя, довольным шёпотом: — Кейт!
Мальчик сделал знак рукой своей свите, и та, разделившись на две части, выстроилась в две шеренги по обе стороны дороги, и вид у эскорта был хоть и потрёпанный, но бравый, как и подобает кавалеристам. Карета остановилась, и Кейт, раздвинув створки носилок, напоминавших паланкин, вышла на дорогу в мятом платье, запылённая, растрёпанная после долгого путешествия, с глазами, красными от недосыпания, изумлённая и растерянная. Ноги у неё затекли и чуть было не подкосились, но Тарвин, выскочив из коляски, подхватил её, невзирая на присутствие свиты и грустноглазого мальчика, одетого в золото и парчу, кричавшего: «Кейт! Кейт!»
— Беги домой, малыш, — сказал Тарвин. — Итак, Кейт?..
Но у Кейт хватило сил лишь плакать и повторять, задыхаясь:
— Это вы! Вы! Вы!
IX
За день до приезда Кейт, когда её ещё никто не ждал, миссис Эстес пригласила Тарвина на завтрак, а Тарвин был не такой человек, чтобы в последний момент отказаться от приглашения из-за того, что кто-то там приехал, и на следующее утро за завтраком он сидел напротив Кейт и улыбался ей, и она невольно улыбалась ему в ответ. Несмотря на бессонную ночь, она была очень свежа и мила в белом миткалёвом платье, в которое она переоделась, сняв дорожный костюм, и, когда после завтрака они оказались вдвоём на веранде (миссис Эстес пошла заниматься домашним хозяйством, а мистер Эстес ушёл в город, в миссионерскую школу), он начал делать ей комплименты по поводу её прохладной белой одежды, не принятой на Западе. Но Кейт остановила его.
— Ник, — сказала она, глядя ему в лицо, — вы сделаете для меня то, о чем я попрошу вас?
Видя, что она настроена весьма серьёзно, он попытался отделаться шуткой, но она перебила его:
— Нет, то, о чем я попрошу вас, очень важно для меня. Я этого очень хочу, Ник. Вы сделаете это?
— Разве есть на свете что-либо, чего бы я для вас не сделал? — спросил он уже серьёзно.
— Не знаю. Может быть, именно это. Но вы должны это сделать.
— Чего же вы хотите?
— Уезжайте отсюда!
Он покачал головой.
— Но вы обязаны.
— Послушайте, Кейт, — сказал Тарвин, глубоко засунув руки в карманы своего белого сюртука, — я не могу. Вы не понимаете, куда приехали. Вы не знаете этих мест. Попросите меня о том же самом через неделю. Я и тогда не соглашусь уехать. Но зато смогу хотя бы поговорить с вами о вашей просьбе.
— Теперь я знаю все, что нужно, — ответила она. — И хочу делать то, ради чего сюда приехала. Я не смогу делать это, если вы останетесь здесь. Ведь вы же понимаете это, правда, Ник? С этим уже ничего не поделаешь.
— Нет, поделаешь. Я поделаю. Я буду хорошо вести себя.
— Не надо говорить о том, что вы будете добры ко мне. Я это и так знаю. Но даже вы, несмотря на всю вашу доброту, будете мешать мне. Поверьте мне, Ник, и уезжайте. Но это вовсе не означает, что я хочу прогнать вас, вы же понимаете.
— Ах так! — произнёс Тарвин с улыбкой.
— Ну… вы же знаете, что я имею в виду, — ответила Кейт сурово.
— Да, знаю. Но если я буду правильно вести себя, все уладится. И это я знаю тоже. Вот увидите, — сказал он мягко. — Путешествие было ужасным, да?
— Вы обещали мне, что не поедете за мной.
— Я и не ехал за вами, — ответил Тарвин, снова улыбаясь и подвешивая для неё гамак. Сам же он уселся в одно из глубоких кресел, стоявших на веранде, положил ногу на ногу, а на колени водрузил белый тропический шлем, который начал носить недавно. — Я специально поехал другим маршрутом.
— Как так? — спросила Кейт, опускаясь в гамак.
— Через Сан-Франциско и Иокогаму. Ведь вы же велели мне не ездить за вами.
— Ник! — в одном этом коротком слоге слились упрёк и порицание, симпатия и отчаяние, которые рождались в ней в ответ и на самые невинные, и на самые большие его дерзости.
— Ну полно, Кейт, вы же не могли предположить, что я останусь дома и позволю вам приехать сюда и в одиночку искать счастья на этой старой песочной куче, ведь так? Нужно иметь каменное сердце, чтобы отправить вас в Гокрал Ситарун одну — ведь вы же ещё малышка. Я только об этом и думаю с тех пор, как приехал сюда и увидел, что это за местечко.
— Но почему вы не сказали мне, что едете сюда?
— Ну, вас не очень-то интересовали мои дела, когда мы виделись в последний раз.
— Ник! Я не хотела, чтобы вы приезжали сюда, но обязана была приехать сама.
— Ну, что же. Вот вы и приехали. Надеюсь, вам здесь понравится, — произнёс он мрачно.
— Неужели здесь так плохо? — спросила она. — Хотя, впрочем, мне все равно.
— Плохо? — повторил он. — Помните Мастодон?
Мастодон был одним из тех городов Запада, которые давно потеряли своё будущее — город без жителей, покинутый и заброшенный.
— У них здесь достаточно природных и прочих ресурсов, — сказал он. — И не надо говорить, что их будто бы извиняет тот факт, что страна их бедна. Это хорошая страна. Достаточно переселить в Ратор жителей одного из находящихся на подъёме городов нашего Колорадо, завести хорошую местную газету,
