недоверчиво крикнул Софии:
— Это вы датчанка?
Сначала она молча смотрела на него в замешательстве. Было непонятно, почему он принял ее за датчанку, поскольку ни один француз не считал ее немкой, когда она сопровождала Изамбур, а еще удивительнее было то, что ее прихода будто ожидали.
— Я хочу только поговорить с братом Герином! — ответила она.
Мужчину в окошке, казалось, удовлетворила ее внешность и акцент, придававшей резкость ее французскому.
— Слава богу, что вы наконец пришли, — сказал он и еще больше запутал ее. — Вас с нетерпением ожидают!
София думала, что королевский дворец намного роскошнее, чем богато обставленный дом Бертрана. Однако глядя на некрашеные стены, она убедилась в том, что содержимое казны король Филипп явно тратит на другое. Не было видно ни колонн, ни капителей, лишь немного росписей и позолоты. В то время как в доме Гуслинов даже по ночам горели многочисленные масляные лампы (София слышала, как один слуга сказал, что так принято в турецких домах, и Бертран, узнав о такой роскоши, пытался следовать этому обычаю), коридоры в королевском замке были холодными и мрачными. Но ужаснее всего была вонь, исходившая от туалетов, находившихся в каждом углу здания.
Сторож, который ожидал ее и загадочно обратился к ней, а теперь вел в брату Герину, заметил отвращение, отразившееся на ее лице.
— Ха! — рассмеялся он. — Раньше вонь была куда сильнее. Еще во времена отца Филиппа, Людовика, перекрытия парадного зала рухнули, и трое благородных господ упали в туалетные ямы, находящиеся под полом, и захлебнулись в вонючей жиже.
Он затрясся от смеха, а София содрогнулась от ужаса. К счастью, у него не осталось времени продолжить рассказ, поскольку они оказались перед комнатой, в которой брат Герин принимал гостей. Это помещение было таким же скромным и бедно обставленным, как и весь дворец.
На полу лежали не теплые ковры, меха или кожа, а простая плитка. Тазы и кружки для мытья рук были из олова, а не из серебра. Окна были заколочены простыми деревянными балками, а не затянуты промасленным холстом или тонко дубленной кожей, чтобы обеспечить нечеткий, размытый вид. Рядом со столом стояли деревянные сундуки без всякого намека на резьбу.
За столом сидел брат Герин. Увидев Софию, он поспешно встал. Ей даже не пришлось объяснять ошибку сторожа, который привел ее сюда. Зоркие глаза брата Герина расширились, едва он взглянул на нее, и он не без разочарования воскликнул:
— Это вы?
Его голос вызвал в ней неприятные воспоминания — о неделях, проведенных с Изамбур, когда единственной ее заботой было скрыть слабоумие принцессы, об ужасной первой брачной ночи и тревожных часах, последовавших за нею, о предательстве, которое она совершила, чтобы обеспечить себе достойную жизнь. Она вспомнила и о проклятии Греты и спросила себя, не исполнилось ли оно теперь, когда Бертран стал вести себя так упрямо и строго.
— Мне нужна ваша помощь, — начала она, — супруг, которого вы мне нашли, отказывается делать то, что вы мне обещали. Он больше не желает, чтобы я училась. А ведь мы договорились: я получаю доступ к книгам, если обвиню Изамбур в колдовстве. А теперь...
Сначала на лице брата Герина было написано неподдельное изумление.
Но затем, когда ему удалось овладеть собой, он прервал ее речь не со свойственной ему сдержанностью, но с нетерпением и явной злобой:
— Вы мне тут не нужны! Я ожидал датчанку по имени Грета!
— Грета? — спросила София удивленно, тут же забыв, зачем она сюда пришла. — Что вам от нее может быть нужно, если она уже несколько лет как сидит с Изамбур в монастыре Кисьонг и наверняка не отходит от нее ни на минуту. Одна тупо смотрит в пустоту, а другая не сводит с нее подобострастных глаз, и...
— Я уже несколько недель назад пригласил ее к себе, чтобы переговорить с ней. Кто еще, как не она, может подтвердить перед датским королем и перед папой, что у Изамбур все в порядке и что она не желает ничего иного, как провести остаток жизни в монастыре? О, слово верной спутницы будет воспринято всерьез и не позволит таким глупцам, как Этьен Нойонский, защищать отвергнутую королеву. Он уже сейчас чувствует себя вторым Томасом Беккетом, архиепископом Кантербери, который однажды выступил против английского короля Генриха и был убит его рыцарями. Позже его объявили мучеником, и слепые и немощные, побывав у его могилы, прозревали и начинали ходить. Он сделает все, чтобы доказать, что Изамбур почти такая же мученица, то есть богоугодная, набожная женщина, которой пришлось смиренно страдать от греховного супруга. Люди уже начали приходить в монастырь, чтобы только увидеть ее. Отвратительная затея! А Этьену Нойонскому и дела нет до возможных последствий, которые могут вызвать его действия.
София не поняла, о чем он говорил. Однако первоначальное удивление, вызванное его словами, быстро улетучилось.
— Пусть так, — сказала она. — Но я пришла сюда для того, чтобы обсудить с вами мою проблему, которая заключается в том, что...
— И вы осмеливаетесь беспокоить меня? — взревел он, не дав ей договорить. Она вся сжалась. — Вы осмеливаетесь занимать мое время пустяками?
Именно потому, что подобный всплеск эмоций не был ему свойственен, он имел удвоенную силу.
— Но... — попробовала возразить она, однако тут же замолкла.
— Я даже не помню вашего имени...
— София.
— Как бы вас там ни звали: я, если не ошибаюсь, помог вам с приданым и нашел вам мужа, то есть сделал для вас гораздо больше, чем полагается такой женщине, как вы. Разве вы не знаете, что сейчас происходит в мире?
Она слабо покачала головой. Она никогда окончательно не теряла связи с миром и по обрывочным сведениям следила за тем, что происходило, особенно, что касалось войны с Англией. Но последнюю неделю ее внимание было полностью посвящено магистру Жану-Альберту.
— Король Англии Ричард мертв, — холодно ввел ее в курс дела брат Герин. Казалось, он говорил с ней только потому, что монотонный разговор помогал ему вернуть самообладание. — В него попала стрела, его охватил жар, и он испустил дух на руках своей матери Элеоноры.
София смутно вспомнила, что Николас де Витри говорил про королевского гонца, сбившего несчастного Жана-Альберта. Значит, он нес такую срочную весть, что не обратил внимания на невнимательного пешехода.
— Но ведь это же повод для радости, — сказала она. — Старый враг наконец повержен.
— Но уже нашелся новый! — мрачно прошипел брат Герин. — Брат Ричарда Иоанн осмелился передать владения на материке своему маленькому племяннику Артуру, как было уговорено, а его мать наслаждается браком с Гидом Турсом, вместо того чтобы позаботиться о Филиппе. Каждый день можно слышать, как она его восхваляет, как он удовлетворил ее страсть всю ночь...
Он прервался, но не из-за того, что почувствовал стеснение за свои неприличные речи, а потому, что не желал говорить об этом с такой, как она.
— Но как это связано с тем, — спросила София, все еще не понимая всего до конца, — что вы хотите поговорить с Гретой?
— О, несчастные времена! — воскликнул он. — И не только потому, что конца не видно войне Франции с Англией. У нас еще появился новый папа, и этот Иннокентий III в отличие от своего предшественника не желает мириться с тем, что французские епископы самостоятельно приняли решение о расторжении брака Филиппа и Изамбур.
— Но ведь это было так давно! — недоверчиво воскликнула София. — Да и король уже снова женился!
— Агнесса... — сказал брат Герин горько, но в то же время раздраженно. — Несчастная Агнесса после
