«Разрешаю».
Орфео потянул монаха за собой под арку двора. О чем рассказала ему Амата?
Монах заговорил первым:
– По твоим глазам я догадываюсь, что не ошибся. Ты так же тоскуешь по ней, как она по тебе. А поглядев на твоего нанимателя, я надумал одну штуку. Хорошо бы доказать Аматине, если, конечно, ты этого хочешь, что ты женишься на ней не ради денег, а по любви.
Орфео взглядом поторопил монаха. Голосу он сейчас не доверял. Надо взять себя в руки, пока отшельник говорит.
Тот излагал свой план, заключая каждую часть непременным: «если ты ее действительно любишь». Советы его казались Орфео разумными – на удивление разумными, учитывая, что отшельник ничего не понимал в коммерции. Выслушав Конрада, Орфео сказал:
– Сиор Доминико наверняка согласится – и братец Пиккардо тоже.
Ну конечно, он всей душой желал, чтобы замысел брата Конрада сработал. В сердце разгоралась надежда. Молодой человек стиснул руку монаха и что было силы встряхнул.
– Теперь уже ты меня спасаешь, брат.
– Тогда дай Бог тебе удачи, – пожелал Конрад. Орфео выпустил наконец его руку, и монах добавил:
– Будь добр, синьор, когда увидишься с Аматиной, передай от меня весточку. Я сегодня ушел не попрощавшись – боялся, что она станет меня удерживать. Скажи ей, что я отправился в госпиталь Святого Сальваторе делла Парети и вернусь, когда смогу.
– В лепрозорий?
Конрад кивнул.
– И еще, я оставил в доме своего спутника, никого о том не предупредив. Опять же, не хотел шума. Он может последовать за мной, если пожелает – или нет, как Господь его надоумит. Я сам не знаю, когда вернусь, и мой выбор может прийтись ему не по вкусу.
Монах сухо усмехнулся:
– Addio, signore. Благослови Бог тебя и твою избранницу.
Дзефферино всю ночь ворочался на тюфяке и наконец забылся беспокойным сном. Тревога ядом расходилась в крови. С того дня, когда братья нашли его полумертвым в заброшенной часовне и перенесли в Сакро Конвенто, он не покидал стен обители, да и на свет выходил, только чтобы взять еду для заключенных. Он прикрывал голову локтем, отгораживаясь от храпа незнакомцев, темными тушами лежавших кругом, поджимал колени к животу, сворачиваясь в тугой клубок. Какое-то утешение приносило лишь ровное дыхание спящего рядом Конрада.
Под утро Конрад пошевелился. Дзефферино из-под прикрытого века проводил его взглядом. Так же он уходил, выслушав его исповедь в пустой часовне. Дзефферино вдруг испугался, что опять останется один, но вокруг дышали люди, не дикие звери, и он снова погрузился в сон.
Разбудила его суета: слуги сворачивали постели, зевали, потягивались, призывали Бога благословить их дневные труды. Постель Конрада была пуста и не убрана. Может, он решил сперва сходить в нужник?
Дзефферино встал, надвинул на голову куколь и прошел за другими, тянувшимися в ту же сторону. Он видел, как слуги отводят взгляды, чтобы не пялиться на него. Конрад мог этого не замечать, но Дзефферино остро чувствовал страх и отвращение окружающих.
Скоро он убедился, что его товарища нигде нет. Не было его и за завтраком. Есть ему расхотелось. Хозяйка, Амата, улыбнулась монаху и спросила, где его спутник. Дзефферино растерянно пожал плечами и обвел комнату взглядом. Гул голосов бил по ушам, как крылья летучих мышей, носившихся по темным переходам подземелья.
– Поищу-ка я его в часовне, – сказала она и вышла, громко окликая Конрада по имени.
Что-то в ее голосе... «Конрад! Фра Конрад!». Как тот мальчик в лесу. Он словно наяву услышал голос, выкрикнувший: «Эти люди не боятся Бога, фра Конрад!» И вслед за тем – трубный глас огненного ангела, и пламя, охватившее Дзефферино. Он так и не спросил Конрада об этом ангеле. После видения в камере Дзефферино уверился, что отшельник пребывает в высших сферах, недоступных простым смертным. Тюремщик опасался слишком глубоко заглядывать в священные тайны.
Все быстро покончили с завтраком, и Дзефферино остался один за столом в огромном зале. Слуги собирали пустые миски и чашки. Каша бурлила у него в животе. Скоро переписчики возьмутся за работу. Может, Конрад поднялся наверх, чтобы помогать им? Для такой работы сил у него уже хватит.
Дзефферино, опустив голову, поднялся по лестнице, но нашел наверху одного только Джакопоне. Посмотрел, как писец ножом вырезает из свитка лист и расправляет его на пюпитре, потом взял свиток в руки и стал ощупывать. Монах слышал уже рассказы об этой «бумаге», дешевой и удобной в сравнении с пергаментом. Правда, в сырости монастырских библиотек она долго не проживет. Стоит только взглянуть, как легко кто-то проделал дыру в этом «rotolo»[69]. Дзефферино просунул в отверстие мизинец.
– Это не простая дырка, брат, – заговорил Джакопоне, заметив, чем он занят. – Однажды темной ночью эта рукопись спасла жизнь нашей хозяйке. Темный призрак, монах-убийца, нацелил в нее копье, но на груди у нее был привязан этот свиток. Я и теперь не устаю хвалить небо за то, что фра Лео отличался многословием.
Дзефферино чуть не смял свиток, стиснув его в руках.
– Монах? Зачем бы монах стал убивать женщину, столь щедрую к нашему братству?
– Ты бы так не сказал, если бы видел, как она дралась в ту ночь: словно демон из ада! Сама справилась с одним из убийц, хотя они убили и одного из наших. Те монахи хотели зачем-то похитить Конрада. Напали на нас в лесу, из темноты.
