себе. Еда не лезет в горло, вино не льется в рот.
– Великий господин! – обратился он к Кортесу. – Мне прискорбно сознавать, что наши дары так скудны. Было бы у нас больше, мы дали бы больше! Мне жаль, что приходится кормить вас не с золота, приличествующего вашему положению, а с презренного дерева.
– Наш император велик и великодушен, – осторожно ответил Кортес, покосившись на огромную груду даров. – Он поймет любые горести, если вы их ему надлежащим образом объясните. Дон Карлос послал нас, своих вассалов, чтобы мы везде искореняли зло и обиды, наказывали несправедливых, оберегали угнетенных.
– Лишь недавно страна наша подчинилась Мешико, – глубоко вздохнул касик. – И великий Мотекусома отнял у нас все. Особенно золото. – Касик с горечью посмотрел на деревянные миски на своем столе. – Гнет так силен, что некуда двинуться, но никто не смеет противиться, зная, что Мотекусома владеет великим множеством провинций и городов и несметным войском. Покорение сопровождалось бесчинствами. Мотекусома ежегодно требовал большое количество юношей и девушек для приношения их в жертву своим богам или для рабского служения. Его чиновники не отставали и выбирали себе, кто что хотел. Так они поступали по всей стране тотонаков, а в ней ведь более тридцати значительных поселений.
– Мы можем облегчить ваше положение, – ответил Кортес. – Но не сию минуту, ибо сперва нужно вернуться к нашим кораблям и городу, подготовиться к походу, все проверить и обдумать.
– О, мы хотим, чтобы вы оставались нашими гостями сколь угодно долго.
– Спасибо, мы побудем у вас несколько дней, но потом вернемся к нашим кораблям и там решим, как прекратить бесчинства правителя Мешико.
– Тогда будем пить и веселиться три дня. – У касика явно поднялось настроение, он безоговорочно поверил в могущество белых людей. – Объявляю праздник и повелеваю в честь этого принести богу тридцать… нет, пятьдесят человек!
– А нельзя ли не убивать их? – спросил Кортес. – Наша святая вера не признает человеческих жертв и считает их злом.
Де Агильяр перевел. Касик выслушал его, потом покачал головой. Агильяр снова заговорил, но касик смотрел на него как на пустое место.
– Дон Эрнан! – склонился Ромка к уху капитан-генерала. – Это бесполезно. Он просто не в силах представить себе, как отблагодарить своего бога иным способом. Это просто не укладывается у него в голове. А настаивая, мы только испортим к себе отношение.
– Да, дон Рамон, ты прав, – задумчиво ответил Кортес и велел де Агильяру замолчать.
«Да, Мирослав мог бы мной гордиться», – подумал Ромка и тут же оборвал себя. Почему он подумал про Мирослава, а не про отца? Но покопаться в себе ему не дали.
– Только, боюсь, мы уже испортили дело. Посмотри на него, – проговорил Кортес, продолжая улыбаться снова помрачневшему касику одними губами. – Надо как-то его задобрить.
К правителю Семпоалы подбежал запыхавшийся индеец и что-то зашептал на ухо, косясь на пришельцев. Касик покраснел, потом побелел, потом пошел пятнами. Он невнятно буркнул извинения, вскочил из-за стола столь быстро, сколь позволяла его комплекция, и двинулся к выходу, раскачиваясь на бочкообразных ногах.
– Что случилось? – спросил Кортес.
– Только что правителю донесли, что в город прибыли пять мешикских чиновников для сбора налогов. Сейчас слуги проводили их во дворец, где они едят и пьют и вызывают его к себе, – ответил один из советников.
– Что значит вызывают? Он великий вождь бесстрашного и гордого народа тотонаков, а кто такие они?
Спина удаляющегося повелителя тотонаков выпрямилась, насколько это было возможно под складками жира, но тут же снова согнулась.
– За ними стоят огромные армии. Мы не сможем им противостоять, – грустно сказал он, обернувшись всем телом.
– Не могли, пока нас здесь не было. Теперь мы пойдем и посмотрим на этих гусей. Это не переводите! Сеньор Вилья, сеньор Альварадо, приглашаю вас прогуляться до королевского текпана[25]. И возьмите с собой по десятку стрелков и мечников. На всякий случай.
Они поднялись, прошли через площадь и завернули в ворота королевского дворца. За высокой стеной располагался небольшой двор, от которого вверх поднималась мраморная лестница.
Откуда-то сбоку выскочили человек двенадцать обнаженных мускулистых индейцев, тащивших на плечах носилки с сиденьем, похожим на половинку яйца. Выложенное изнутри подушками, оно было подвешено на паутине веревок меж хитро изогнутыми ручками, чтобы удобней было тащить по лестнице. Кряхтя и утирая пот, обильно выступающий на безволосом лице, правитель забрался в середину и заполнил все, позволив отдельным складкам жира вывалиться наружу. Носильщики с натугой приподняли экипаж и понесли вверх. Остальные двинулись следом.
Каждая двенадцатая ступенька лестницы упиралась в небольшую площадку, на которой перила расходились в стороны и образовывали полукруг. В нишах неизвестный архитектор установил статуи мифических чудовищ с разверстыми пастями. Всего таких скалящихся друг на друга пар было двенадцать. В некоторых узнавались почти человеческие черты, некоторые напоминали животных, а некоторые выглядели и вовсе фантасмагорическими порождениями спящего разума.
На десятом пролете молодой граф почувствовал, что устал, солдаты тоже дышали через силу, а привычные индейцы без устали скакали по ступенькам как горные козлы. На одиннадцатом юноша оперся на балюстраду и перевел дух, уткнувшись лбом в лапу каменного кота с кривыми когтями. Вставшего на дыбы. Тщательно вырезанная лобастая голова смотрела на юношу пустыми каменными глазами. «Наверное, это и есть ягуар», – подумал он, собрал волю в кулак и двинулся дальше.
Конкистадоры добрались до последней площадки в одиночестве. Все сановники уже скрылись под сводами огромного зала, посередине которого стояло несколько столов, ломящихся от снеди. Между уже привычными фруктами, птицей, лепешками с разнообразной начинкой стояли несколько сосудов с ароматным дымящимся какао – вкусным и настолько дорогим напитком, что светлокожих посланцев богов им не потчевали, а вот послам Мотекусомы поднесли.
Одеты мешики были очень богато. Золото и драгоценные камни переливались на их одеждах. Волосы каждого, смазанные ароматным маслом, были скручены в тугой узел, украшенный чудесными розами разного размера. Видать, по старшинству. За каждым стулом стоял раб с роскошным опахалом из перьев диковинных птиц.
Касик тотонаков стоял перед столами как нашкодивший мальчонка, опустив голову и ссутулившись. На его загривке играли красные пятна, пот лился так, что на белых одеждах все отчетливей проступали темные подтеки. Один из послов, не вставая с места, как камни кидал в него тяжелые, отрывистые фразы.
Де Агильяр, пристроившись так, чтобы его слышали все капитаны, стал переводить:
– Мотекусома страшно разгневан тем, что тотонаки впустили нас в свои поселения. Они, конечно, поплатятся за это. К обычным даням и податям следует добавить двадцать юношей и столько же девушек для умилостивления их божества Уицилопочтли, оскорбленного изменой.
На верховного касика было больно смотреть. С каждым словом мешикского посла он становился все ниже, сжимался, как прохудившийся бурдюк, из которого тонкой струйкой уходит вода.
Кортес надел на голову марион, который до этого держал на сгибе руки, шагнул вперед и положил руку на плечо касика.
– Силой, данной мне богом и императором, я встаю на защиту этого государства и повелеваю взять под стражу послов гордеца Мотекусомы, возомнившего, что он равен богу.
Арбалетчики двинулись вперед и встали вокруг мешикских послов. Рабы с опахалами замерли, по рядам тотонаков прошла легкая рябь, но с места никто не двинулся. Над огромным залом повисла тишина.
– Связать! – распорядился Кортес, и несколько тотонаков тотчас бросились исполнять его приказание. – Отведите их туда, где вы содержите пленников. И глаз с них не спускать.
– Сдается мне, дон Рамон, что мы прямо сейчас объявили войну мешикскому королевству, – нервно хихикнул Альварадо, пихнув Ромку локтем в бок.
Глава двенадцатая
