Ветерок, напоенный ароматом цветов, доносил с улиц звуки пира. Тотонаки радовались вновь обретенной свободе. Правда, радость их была не очень искренней. Касики скорее подбадривали и успокаивали себя, зато испанцы гуляли от души, на совесть и с огоньком.
Ромка повозился на соломенном топчане, отвернулся к стене, накинул на голову покрывало и попытался заснуть. Это веселье было ему в тягость. Он поворочался, стараясь устроиться так, чтоб солома не колола бока, покряхтел, повздыхал, сел на кровати и спустил на пол босые ноги.
– Муторно мне чего-то, – сказал Мирославу, лежащему прямо поперек прохода.
– Чего? – Воин поднял голову от сумки, приспособленной вместо подушки.
– Тутошних-то мы, конечно, того… Объегорили. Касика заставили грамоту подписать на верность Его Величеству, защитить посулили. Да разве обережешь его против такого ворога?
– Зато они теперь Кортесу верные союзники. Он теперь их единственная опора. Не за совесть будут помогать, а за страх.
На лестнице, ведущей к их двери, послышались торопливые шаги. Мирослав тенью скользнул в угол. В его руке блеснул нож.
В дверь негромко постучали. В комнату шагнул Берналь Диас, солдат, с которым Ромка вместе принимал боевое крещение на берегу реки Табаско.
– Сеньор де Вилья, – позвал он в темноту.
– Да, Берналь, – ответил Ромка, поднимаясь со скрипнувшей кровати. – Что случилось?
– Тревога. Тотонаки перепились и на радостях решили принести мешикских послов в жертву своему богу.
– Ну и что? Пусть приносят, – буркнул Ромка.
– Велено их отбить. Сбор у ворот через пять минут. – И солдат растворился в дверном проеме.
– Час от часу не легче, – пробурчал молодой человек, надевая кирасу.
Мирослав появился из мрака и стал молча перебирать свой арсенал. Сталь мелодично позвякивала о сталь.
– Не понимаю я все-таки, зачем их освобождать? Пусть бы новые союзники себе праздник устроили. За те страдания и унижения, которые мешики им чинили, стоит расквитаться, – говорил Ромка, спускаясь по лестнице.
– Думаю, наш капитан-генерал хочет ту карту по-другому разыграть.
– Это как?
– Если щенка любить, он вырастет добрым и ласковым псом, – непонятно к чему начал Мирослав. – Если бить, не кормить и с цепи не спускать, он станет злым и кусачим. А если то бить, то ласкать, получится ни то ни се. Пес не сможет ни любить, ни постоять за себя.
– И что это значит?
– Кортес может отпустить послов, вроде как воевать и не собирался. Мотекусома – правитель нерешительный. Он опять начнет гадать, слать на нас войска, нести подарки или обождать, пока мы, силой и отвагой равные богам, сами уберемся. Нерешительный правитель – смерть государству. А мы тем временем еще кого-нибудь в союзники завлечем, окрепнем.
Двор кипел и бурлил. Конкистадоры выбегали из своих комнат, на ходу застегивая ремешки шлемов. По знаку Кортеса всадники подхлестнули коней и гурьбой выехали за ворота. Следом, топоча сапогами, бежала пехота.
На круглой площади уже собралась толпа. Индейцы плотной стеной окружили пять высоких столбов, вставленных в специальные углубления. К четырем толстыми веревками, сделанными из пальмовых волокон, были прикручены мешикские послы. Из толпы то и дело вылетали глиняные горшки, камни и подгнившие фрукты. Ударяясь в обнаженные тела, они оставляли на них синие пятна и сладкие потеки. С разбитых лиц капала кровь. Пятого посла два дюжих индейца тащили к главному храму. Судя по одежде, замаранной засохшей кровью, это были жрецы.
Кортес направил коня им наперерез. Горячий скакун смог остановиться только в нескольких локтях от индейцев. С испугу забыв о пленнике, те кинулись наутек.
Повинуясь сигналу Диего де Ордаса, испанские стрелки подняли вверх аркебузы и поднесли фитили к запалам. Грохот сотряс городские стены, на толпу поползли клубы сизого дыма. Индейцы затрепетали. Опрокинулись жаровни, установленные по периметру площади. Прыснули по земле жадные огоньки. Занялись полы длинных одежд. Напуганные лошади заржали и поднялись на дыбы. Аркебузиры пальнули еще раз.
Через минуту на площади не осталось ни одного тотонака. Солдаты мигом подняли на ноги мешика, сильно потоптанного в давке, и отвязали остальных. Гордые посланцы великого Мотекусомы едва держались на ногах и выглядели плачевно. Кортес велел набросить на их истерзанные тела накидки и вести на квартиры.
Конкистадоры отступали организованно. Стрелки прикрывали отход, меченосцы, подняв щиты, чтоб не угодил случайный камень, вели пленников к крепости, где солдаты уже разбирали столы, чтоб укрепить ворота. Ромка бежал в арьергарде пехотинцев, держа шпагу на отлете. Он удивлялся самому себе. Раньше такое приключение заставило бы его испугаться, а сейчас он действовал спокойно, холодно и как-то слишком уж отстраненно.
Вот и казармы. Меченосцы поскорее протолкнули освобожденных пленников в ворота, и те чуть не налетели на фальконеты, к которым артиллеристы уже подтаскивали ядра и ведра с водой. У источника столпились нотариус, финансист, священники и Марина. Ромка заметил, что она, встав на цыпочки, кого-то высматривала, причем явно не Кортеса. Прекрасная женщина искала взглядом кого-то в рядах пехотинцев, видимо, заметила этого человека, хотела ему помахать, но передумала и отдернула руку, будто от огня. Юноша вдруг понял, что смотрела она на Мирослава.
Пригнув голову, под низким сводом ворот проскочил Кортес. Спрыгнув с коня и бросив повод кубинцу, он быстрым шагом подошел к дрожащим пленникам, закутанным в солдатские плащи, что-то сказал им через запыхавшегося Агильяра, громко повелел интенданту выдать каждому по облачению и исчез в своей комнате.
Солдаты расселись во дворе. Никто не снимал доспехов и не выпускал из рук оружия. Ромка сел на чурку от стола и стал ковырять стыки камней ножнами шпаги. В голове его пыталась уложиться всего одна мысль: как триста человек могут воевать против целой империи, пускай и не знающей стали и пороха? Ответ напрашивался сам собой, но молодой человек просто не хотел пускать его в голову.
На крыльце появился Кортес. Он о чем-то переговаривался с Альварадо. Примета была самая дурная – к очередной драке. Поговорив с капитаном, капитан-генерал снова направился к послам и стал что-то втолковывать им. При каждом слове переводчика глаза мешиков все сильнее вылезали из орбит. Потом один из них протестующее пискнул, поднял руки и заговорил быстро и громко. Видимо, он от чего-то отказывался. Капитан-генерал наседал, потрясая в воздухе костистым кулаком. Наконец посол опустил голову и покорился судьбе.
К фонтану подъехали два всадника. Главу посольства, которого хотели зарезать первым, и еще одного посланца Мотекусомы солдаты подняли и посадили им за спины. Посеревшие индейцы накрепко облапили нагрудники кавалеристов. Те дернули поводья и медленно выехали со двора, следом за ними ускакал Альварадо. Остальных послов увели в дальние комнаты.
Кортес перевел дыхание и взмахом руки позвал офицеров в свою комнату. Ромка поднялся и быстро пересек двор, чуть не налетев по пути на де Ордаса, сверкающего улыбкой из-под подкрученных усов со следами первой седины.
– Вот и настоящее дело, – довольно пророкотал испанский капитан.
– Сплюнь, – по-русски ответил Ромка.
– Что?!
– Да так… Сейчас все узнаем.
Бок о бок втиснулись они в небольшую комнатку, где собрались люди, занимавшие хоть сколько-нибудь значимые посты.
– Кабальерос! – обратился к ним капитан-генерал. – Наша цель – приведение этих земель под руку нашего великого сеньора Карлоса. Я понимаю, что с теми силами, которыми мы располагаем, эта затея кажется невыполнимой. Но мы будем действовать не силой, а хитростью. Я отправил двух спасенных нами
