видом, словно с его точки зрения это было недостойным занятием.
– И он ничем не намекнул, куда собирается?
Все покачали головами, а из-за спины Фетр раздался чей-то тихий голос:
– Он сказал, что едет домой.
Как показалось Фетр, ей ответила старуха, сидевшая в дымном сумраке в самом углу. Однако когда та встала и вышла к свету, лившемуся из окна, она увидела, что это преждевременно состарившаяся блондинка лет пятидесяти.
– Может быть, он называл это место? – спросила Фетр. – Вестерхэм? Мелбери?
Блондинка покачала головой, и ее волосы заметались вокруг чудовищно опухшего лица.
Фетр достала из кармана сложенную почтовую карточку.
– А что там, на улице Мэйо? Может, там был его дом?
На этот вопрос уже никто не смог ответить. Люди в таких местах редко заботятся о своем доме.
Слушатели Фетр понемногу начали терять к ней интерес, словно ужасная гибель Мойнигана лишь на время захватила их внимание, а их способность испытывать потрясение была жестко ограничена во времени. Постепенно на их лицах вновь стала появляться скука; с Мойниганом было хорошо, но теперь его не стало.
Так был устроен их мир.
Лишь выйдя из палатки, все поняли, насколько ужасной была атмосфера внутри. С Сайма, похоже, было достаточно холода, крови и запаха мертвечины – он коротко переговорил с Сорвином и поспешно двинулся к одной из полицейских машин. Однако в этот момент на выступе холма появилась еще одна машина, из которой вышли трое, отмеченные явной печатью предпринимательства, а когда троица уже подходила к палатке, на дальнем конце пустоши возник «лендровер» Грошонга, который мчался, подпрыгивая на рытвинах и ухабах. За ним тянулся темно-зеленый след примятой травы, словно он прокладывал тропу для паломников, которые должны были устремиться на поклонение к лежавшему здесь трупу.
Все остановились на гребне холма и стали ждать, когда к ним подойдет Грошонг. Сорвин заметил, что тот слегка смущен, но отнюдь не испуган.
– Что здесь происходит? – с хозяйским видом осведомился Грошонг.
Возможно, его слова отнес в сторону ветер, только они не достигли ушей Сорвина, потому что, вместо того чтобы ответить управляещему, он сам задал вопрос:
– А что вас привело сюда, мистер Грошонг?
– Это территория поместья, – с презрением ответил тот. – И я имею полное право здесь находиться.
Сорвин посмотрел на Беверли, потом перевел взгляд на Айзенменгера и Елену.
– Лично я не звонил мистеру Грошонгу. Может быть, это сделал кто-нибудь из вас?
Но, как выяснилось, ему никто не звонил.
– Вы считаете, я не знаю, что происходит в поместье? – фыркнул Грошонг. – Я все знаю, инспектор. Я знаю, когда упало дерево и когда браконьер подстрелил птицу или поймал рыбу.
– Серьезно? – немного подумав, переспросил Сорвин. – И тем не менее на землях поместья произошло два убийства, о которых вы ничего не знаете.
– Два? – с явным изумлением воскликнул Грошонг.
– Два, – поворачиваясь лицом к низине, повторил Сорвин.
– Кто? – Управляющий сделал шаг вперед.
– Старик из деревни. Альберт Блум. – Сорвин посмотрел на Грошонга. – Вы его знали?
Тот был явно потрясен и с минуту молча смотрел на палатку.
– Конечно, я его знал. Его все знали.
Сорвин вопросительно посмотрел на Беверли.
Та слегка кивнула.
– Он когда-нибудь работал у вас? – спросила она.
– Только как временный работник, – медленно проговорил Грошонг. – Вспугивал дичь для охотников, ну и всякое такое.
– И когда это было в последний раз?
– Думаю, пару месяцев тому назад. Я могу проверить у бухгалтера.
– А когда вы в последний раз его видели?
Елена, вопреки собственным чувствам, не могла не восхититься тем, как Беверли допрашивает Грошонга. А Айзенменгер, как завороженный, продолжал смотреть на палатку.
– Думаю, на прошлой неделе. Он постоянно болтался у паба. У паба или возле заправочной станции.
– Почему?
Грошонг уже открыл было рот для ответа, но потом почему-то передумал и просто пожал плечами.
– Из-за Майкла? Из-за своего сына? – спросил Сорвин.
– А, так вы все знаете.
– Я знаю, что сын недолюбливал его.
– Тут целая история, – ответил Грошонг, сообразив, что от него не требуется разглашения тайны.
– Что за история?
Однако Грошонг внезапно уперся.
– Я не знаю всех подробностей. Просто сельские сплетни, но я не стал бы обращать на них внимание. Лучше спросите Майкла.
Что, в общем-то, они и так собирались сделать.
– Не могли бы вы рассказать, чем занимались в последние двадцать четыре часа? – осведомилась Беверли.
Грошонг, словно очнувшись, снова нацепил на себя броню подозрительности.
– Работал. Здесь, – с некоторым раздражением ответил он. – В поместье. Утром – в офисе, что может подтвердить моя секретарша. Где я был вчера днем, вы знаете, потому что вы меня видели. Днем я встречался с несколькими людьми – моя секретарша может сообщить вам их имена. А вечер я провел у себя в одиночестве. Боюсь, свидетелей не было, если не считать одного часа с девяти до десяти, который я провел с Элеонорой.
– С Элеонорой? – неожиданно спросил Айзенменгер.
– Да, – Грошонг повернулся к нему. – Она любит, когда я с ней разговариваю. Рассказываю, что происходит в поместье.
Казалось, управляющий бросал Айзенменгеру вызов, вполне допуская, что тот сделает из этого заявления далеко идущие выводы, однако он ошибался: Айзенменгер всего лишь кивнул и улыбнулся.
– Похвально.
Грошонг ответил ему долгим пристальным взглядом. Затем его внимание отвлек Сорвин, который спросил:
– Вы часто сюда приезжаете? Думаю, что не очень.
Грошонг покачал головой.
– Здесь нет дорог. Иногда мы занимаемся здесь лесным хозяйством, поддерживаем лес в порядке, а низина порой используется как пастбище для овец, но не часто.
– Здесь действует закон о праве проезда?
– Нет.
– Значит, хотя доставить сюда труп и непросто, потом можно не беспокоиться о том, что его скоро обнаружат.
– Почему непросто? – возразил Грошонг.
– Что вы хотите сказать?
– Альберт жил менее чем в километре отсюда, – указывая на север, ответил Грошонг. – Его дом стоит
