Мир, полный слез

Фетр кивнула.

– С чего это вдруг?

– Я читала материалы дела.

– И какое оно имеет отношение ко всему этому?

– Никакого, – уверенно ответила Фетр, но Елена ощутила какой-то сбой в скорости ее ответа. – И все же странно, что вы встречаетесь с инспектором Сорвином на месте другого убийства.

– И с инспектором Уортон – она ведь тоже здесь.

– Да, и с инспектором Уортон. – Даже подавленное состояние не помешало Елене различить некоторую заминку в речи собеседницы. – Как вы думаете, может быть, все это взаимосвязано? – без паузы продолжила Фетр.

Елена не знала, что сказать. Это предположение было слишком неожиданным, чтобы она могла что- либо ответить, и тем не менее она чувствовала, что оно вызывает в ней какой-то отклик.

– Просто все эти совпадения… – продолжила Фетр.

– Моих родителей убил грабитель, который вломился в дом. Это было случайное нападение. Какое же отношение их убийство может иметь к этим смертям, произошедшим восемь лет спустя?

Они уже достигли замка, и теперь у них под ногами хрустел гравий, создавая неприятный и резкий фон их беседе.

– Я просто пытаюсь рассмотреть все возможности, мисс Флеминг.

И снова в ее голосе прозвучала какая-то неуверенность, но у Елены не было сил анализировать это.

– Конкретно эта кажется мне очень сомнительной.

Они двинулись ко входу в замок под нестерпимый хруст гравия. Лишь когда они достигли мощеной площадки перед портиком, Елена осторожно спросила:

– Может быть, вам известно что-то такое, чего не знаю я?

Фетр нажала на кнопку звонка и искоса посмотрела на Елену.

– Откуда мне знать?

– Тогда что означало ваше предположение?

Но в этот момент Доминик открыла им дверь, и Фетр получила возможность не отвечать.

Все морги похожи друг на друга. Они включают в себя обязательный набор помещений – ритуальный зал, хранилище для тел, секционную, раздевалки и кабинет, в которых находятся одни и те же предметы: ножи, бумаги, ручки, перчатки, передники, пилы, секционные столы, весы, тазы. Из материалов здесь всегда преобладают сталь и фарфор, и никогда не бывает плавного перехода от света к тьме. Здесь всегда чисто, но это неприятная чистота, которая отдает пуританством.

Айзенменгер устроился на том же самом табурете, на котором несколькими днями ранее сидела Беверли, и с таким же отсутствующим видом принялся наблюдать за происходящим. Время от времени он вскидывал голову и рассеянно смотрел на то, чем занималась доктор Аддисон. Большинство людей едва ли смогли бы спокойно наблюдать столь ужасное и отвратительное зрелище, как вскрытие тела ребенка; профессионалам же оно казалось просто скучным, ибо исследование извлеченных из земли костей становится довольно рутинным занятием после того, как преодолены первые эмоциональные реакции.

Однако Айзенменгер взирал на происходящее безучастно по другой причине.

Он был занят чтением отчета доктора Аддисон о смерти Альберта Блума. Он уже трижды пробежал его глазами и теперь опять вчитывался в каждую строчку. Казалось, он хочет заучить этот отчет наизусть, чтобы потом выступить на каком-нибудь любительском спектакле.

С наибольшим вниманием за происходящим наблюдал Сорвин, который почти не отводил глаз от скорбных останков. Беверли делила свое внимание между Айзен-менгером и секционным столом, явно испытывая интерес и к тому и к другому. Стивен суетился вокруг доктора Аддисон, но ему, как и остальным, было скучно.

Наконец доктор Аддисон отложила инструменты и повернулась к Сорвину, не обращая внимания на Айзенменгера.

– На сегодня все, – заявила она, снимая перчатки.

Айзенменгер поднял голову, понимая, что для нее он является персоной нон грата.

– И что вы можете нам сказать? – осведомился Сорвин.

Доктор Аддисон вышла на авансцену, чтобы начать свое представление. Айзенменгер наблюдал за ней, ощущая себя театральным критиком и чувствуя, что вызывает у нее такую же неприязнь, какую испытывают все актеры по отношению к представителям данной профессии.

– Ребенку было не более трех месяцев, а может, и вообще один.

– Мальчик или девочка?

Этот неожиданный вопрос сбил Аддисон с толку; так сбивает актера неожиданно раздающийся в зале звонок мобильного телефона.

– В таком возрасте разница в костной структуре очень незначительна.

Айзенменгер, как и все остальные, различил дрожь в ее голосе, но в отличие от других он знал, что таковы факты. Сорвин же решил, что его водят за нос.

– Для того чтобы точно определить, как долго тело пробыло в земле, нам потребуется консультация опытного антрополога, – еще больше нервничая, продолжила Аддисон.

Однако эти подробности не интересовали ее слушателей.

– И все же? Несколько недель? Несколько месяцев? Несколько лет?

– Конечно лет. По меньшей мере год.

– Может быть, восемь лет? Такое возможно?

Беверли сразу подумала о ребенке Фионы Блум.

– Нет. – Однако, похоже, мало кто разделял ее уверенность, и доктор Аддисон поспешно добавила: – Однако ничего определенного я сказать не могу.

– Но хоть что-нибудь вы можете нам сказать? – Как ни старался Сорвин справиться с раздражением, это ему не удавалось. У него был вид усталого директора школы, разговаривающего с нерадивым учеником, меж тем как доктор Аддисон походила теперь на актрису, забывшую сюжет пьесы, или свою роль, или то и другое разом.

– Да, – пронзительным голосом ответила она. – Ребенок был избит.

Это произвело отрадную перемену в настроении собравшихся. Даже Айзенменгер поднял голову, и брови у него поползли вверх.

– Вы уверены? – спросил Сорвин, хотя, конечно, это был не самый тактичный вопрос.

– Да. – На ней был новый щеголеватый костюм, который ей очень шел. – Переломы четырех ребер и трещина в левой ключице…

Но Сорвину не требовался полный перечень травм.

– Именно это и стало причиной смерти?

– Почти наверняка.

– А как насчет идентификации? – спросила Беверли.

– Единственная надежда – это ДНК, так как зубов, естественно, нет.

– А вы сможете получить ДНК?

– Да.

Сорвин взглянул на Айзенменгера, словно ища подтверждения, но тот продолжал сидеть с непроницаемым видом. К несчастью, доктор Аддисон заметила этот взгляд и сразу поняла, что он означает; ее комплекс неполноценности получил хорошую подкормку.

– Я правильно понимаю, что доктор Айзенменгер присутствует здесь, чтобы выразить свое особое мнение?

Этот вопрос застал Сорвина врасплох – он не привык к проявлениям чувствительности со стороны медиков.

– Вовсе нет, – поспешил ответить он, однако на этом его словарный запас иссяк, так что пришлось заговорить Айзенменгеру.

– Это я попросил разрешения присутствовать при вскрытии, – примирительным тоном произнес он. –