Мир без любви
1
Предлагаю вам выслушать и мой рассказ. Не могу же я оставить без внимания всю ту ложь, которую нагородила Юрико. Это было бы нечестно. Правда же? В своем дневнике она вылила на меня столько грязи, что промолчать я просто не могу. В конце концов, я работаю в муниципальном управлении, я честный, добросовестный человек. Разве я не заслужила, чтобы меня выслушали?
Юрико написала, что я некрасива и похожа на нашу мать-японку, но все равно — разве я не полукровка, как ни посмотри? Поглядите сами. Цвет кожи… Не желтый, а кремовый. Лицо… Нос вытянутый, глубоко посаженные глаза. Скажете, нет? Фигурой я, к сожалению, в мать — такая же невысокая и плотная. Внешность азиатская, но, как я уже говорила, в этом моя индивидуальность. С Юрико мы совсем не похожи, хоть и сестры.
Повторяю с гордостью: во мне, внутри меня, есть гены отца-швейцарца. Это сто процентов. А Юрико, с чьей красотой все носились, всегда судила меня только по внешности.
Мне кажется, этот дневник написала не Юрико. Может быть, кто-то другой автор этой писанины. Я уже не раз говорила, что у моей младшей сестры не хватало ума складно излагать свои мысли на бумаге. С сочинениями у нее всегда было плохо. Послушайте, что она написала в четвертом классе: «Вчера со старшей сестрой мы пошли за золотыми рыбками, но у магазина, где их торгуют, оказалось воскресенье. Из-за этого я не купила красную золотую рыбку. Я расстроилась и плакала».
И это в четвертом классе! Но почерк! Как у взрослого. Вы, верно, думаете, я сама это сочинила и сваливаю на Юрико? Ничего подобного. Я нашла этот «шедевр» на днях, разбираясь в дедовом шкафу. Мне все время приходилось переписывать ее творения, чтобы другие не поняли, что моя сестра сволочная дура. Ясно?
А теперь хотите, расскажу о Кадзуэ? Раз уж о ней написано в дневнике Юрико. Появление Юрико в школе Q. вызвало переполох даже в старших классах. В общем-то, ничего удивительного, но я хорошо помню, как меня все это доставало.
Первой с расспросами подкатилась Мицуру. Она подошла к моему столу на большой перемене, в руках у нее был толстый учебник. Я как раз закончила ланч, который принесла из дома: приготовленную дедом накануне тушеную редьку с пастой из соевых бобов. Почему мне запомнилась такая мелочь? Я пролила соус на тетрадку по английскому языку, на ней тут же расплылось большое бурое пятно. С дедовой стряпней почему-то часто так выходило, поэтому, когда я шла в школу, настроение было заранее испорчено. Мицуру сочувственно наблюдала, как я судорожно терла пятно влажным носовым платком.
— Я слышала, твоя младшая сестра к нам перевелась.
— Вроде того, — бросила я, не поднимая головы.
Не ожидавшая такого бесстрастного ответа Мицуру втянула голову в плечи. Резкие быстрые движения, круглые глаза. Вылитая белка! Временами она напоминала этого дурацкого зверька, хотя и казалась мне очень миленькой.
— «Вроде того»! Что это за ответ? Тебе разве нет до нее никакого дела? Сестра все-таки.
Мицуру добродушно улыбнулась, показав крупные передние зубы.
Оторвавшись от тетрадки, я ответила:
— Вот именно: никакого дела.
Мицуру снова удивленно округлила глаза.
— Это почему же? Я слышала, она красивая.
— Кто тебе сказал?
— Кидзима-сэнсэй. Она вроде в его классе.
Мицуру показала мне свой учебник. «Биология». Такакуни Кидзима. Он курировал классы с седьмого по девятый и еще вел у нас биологию. Нервный тип, выводивший на доске иероглифы так ровно, будто каждый измерял линейкой. Он всегда был такой правильный, приторно идеальный. Я его терпеть не могла.
— Я его уважаю, — не дожидаясь моего ответа, заявила Мицуру. — Предмет знает лучше некуда, отличный классный. Просто блеск! Года два назад мы с ним в поход ходили…
— И что же он сказал про сестру? — оборвала я подругу, пустившуюся в воспоминания.
— Он мне сказал: «Я слышал, в твоем классе учится сестра Юрико?» Я ответила: «Не знаю». А он: «Такого быть не может». И тут до меня стало доходить, что он тебя имел в виду. Я даже не поверила.
— Чего так?
— Я ведь не знала, что у тебя сестра есть.
Мицуру была достаточно умна, чтобы не сказать: «Потому что она дьявольски красива и совсем не похожа на тебя».
Тут за дверью послышался какой-то шум. Из коридора в класс, где мы сидели с Мицуру, толкаясь, стал заглядывать народ — девчонки с младшего потока, где училась Юрико. За спинами у них робко маячили даже несколько парней.
— Это что такое?
Я обернулась к двери, и тут же наступила тишина. От толпы отделился представитель — внушительных размеров девица, завитая «мелким бесом», крашенная в каштановый цвет. По ее самоуверенному виду можно было безошибочно заключить, что она из касты. Мы с Мицуру были не одни — в классе сидели еще несколько девчонок из той же категории. Они по-свойски приветствовали девицу:
— Мок, ты чего к нам?
Не удостоив их ответом, она подошла ко мне и застыла рядом, широко расставив ноги.
— Ты старшая сестра Юрико?
— Да.
Я не хотела, чтобы она натрясла мне что-нибудь в бэнто, и закрыла крышку. Мицуру напряглась, прижав к груди учебник биологии. Мок бросила взгляд на расплывшееся по тетрадке пятно.
— Чего ела сегодня?
— Тушеную редьку с соевой пастой, — ответила за меня стоявшая рядом одноклассница. Она занималась в секции современного танца и была сущей ведьмой. Каждый день норовила сунуть нос в мою коробку с едой и, скорчив рожу, гнусно хихикала.
Не обращая на нее никакого внимания, Мок разглядывала мои волосы.
— Вы в самом деле сестры?
— В самом деле.
— Что-то не верится.
— А мне какое дело?
С какой стати я должна слушать эту нахалку? Я встала и в упор посмотрела на нее. Мок попятилась и стукнулась своей неповоротливой кормой в соседний стол. Все, кто был в классе, не отрываясь смотрели на нас. И тут Мицуру, едва достававшая Мок до плеча, схватила ее за руку и довольно резко осадила:
— Не суйся не в свое дело! Шла бы ты отсюда!
Мок обернулась на дверь — Мицуру ее не отпускала — и, демонстративно передернув плечами, с медвежьей грацией удалилась. Из коридора донесся вздох коллективного разочарования.
Замечательно! С самого детства больше всего на свете мне нравилось стаскивать Юрико с пьедестала. У людей при виде красоты возникают чрезмерные ожидания и надежды. Они начинают желать недостижимого, и если им это все-таки удается, успокаиваются и наслаждаются тем, чего добились. Однако предмет обожания неожиданно оказывается грубым и не столь чистым и ярким, как представлялось, и в итоге восхищение сменяется презрением, а зависть перерастает в ревность. Может, я и на свет появилась, чтобы сбивать цену, по которой котировалась моя несравненная сестрица.
— Надо же! И этот сюда притащился!
Голос Мицуру вернул меня на землю.
