– Ты уверен?
Остин положил нож и вилку.
– Все очень просто. Когда Стоунекс попросил его принести пиво в половине шестого – чего никогда прежде не делал, – Перкинс понял: этим случаем можно воспользоваться, чтобы его ограбить. Стоунекс впустит его в дом, и никто не будет об этом знать. Как он мог предвидеть, что у Стоунекса будут гости и он им расскажет об официанте с заказом?
Я кивнул:
– Таким образом, преступление было задумано спонтанно?
– План преступления – да, но о самом преступлении он мог размышлять не один месяц. Разумеется, он знал, что хозяина дома придется убрать.
Я содрогнулся:
– Но, Остин, зачем он... Зачем он сделал это таким образом?
– Каким еще образом? – спросил Остин раздраженно.
– Ты видел. В этом-то уж не было необходимости. Он пожал плечами:
– Кто знает? Так ли это важно?
Мы закончили ужин и двинулись домой, почти не разговаривая по дороге. Вернулись мы далеко за полночь и сразу отправились в постели. Долгое время я не мог заснуть. Если бы Перкинс хоть чуть-чуть походил на злодея, на душе у меня было бы спокойней, но согласиться с тем, что юноша, совсем птенец, похожий на моих студентов, мог сделать такое с беззащитным стариком, знакомым ему с детства?.. Видеть брызжущую кровь и наносить один за другим новые удары? А хруст костей, а лопающиеся глаза? Что нужно было делать, чтобы так изуродовать голову, лицо? Трудно поверить. И трудно думать хорошо о человеческом роде. Значит, вот мы каковы: жестокие обезьяны, которые носят одежду, моют и опрыскивают благовониями свои тела?
Я думал о том, как Гамбрилл покончил со своим соперником, сбросив его с крыши собора, как юный Лимбрик, подстрекаемый озлобленной матерью, годами лелеял в душе план отомстить за отца, как он прятал свою ненависть и принимал благодеяния от человека, которого надеялся когда-нибудь убить. А что, если Гамбрилл догадывался о его тайной ненависти и пытался подкупить его своим покровительством?
Но прежде всего я размышлял о манускрипте и досадовал на обстоятельства, отвлекавшие меня, когда нужно было заботиться об одном: как бы кто-нибудь не злоупотребил им в своих интересах, ибо он являлся достоянием истории, а не отдельных людей и даже не общественных институций. И наконец я забылся беспокойной дремотой, изнуряющей более, чем бессонница. К утру мне привиделся самый страшный за всю мою жизнь сон, от которого я пробудился с колотящимся сердцем и покрытым испариной лбом. Это был один из тех кошмаров, которые отбрасывают длинную тень на остаток человеческой жизни, словно какая-то частица мозга опять старается вас в него затянуть.
ПЯТНИЦА, УТРО
Проснулся я в печально-задумчивом настроении, и оттого во время завтрака мы с Остином по большей части молчали. Разговоры были мне даже и нежелательны: я не хотел сообщать Остину о своей находке, так как не подготовился к осложнениям, которые неминуемо должны были возникнуть. До сих пор Остин был совершенно равнодушен к моим изысканиям, и я надеялся, что и сегодня не услышу от него вопросов. Однако перед выходом из дома он полюбопытствовал:
– Куда ты собрался?
– Снова в библиотеку.
– Ты не забудешь о дознании?
– Оно состоится сегодня?
– Как будто. В любом случае ты должен там быть. Твои показания очень важны.
– В самом деле?
– Все, что от тебя требуется, это описать то, что ты видел и слышал. Свидетельство человека с твоим общественным положением легко опрокинет нелепые теории, которые может выдвинуть Адамс, дабы блеснуть изобретательностью.
Я кивнул, натягивая на себя пальто. Чуть погодя Остин добавил:
– Ты, наверное, увидишь доктора Локарда?
– Сомневаюсь.– Я подумал о том, как библиотекарь отменил приглашение и обещанную помощь.
– Хорошо, но если все же увидишь, ни слова не говори об этой истории.
– Почему?
– От него одни неприятности. Все, что ты скажешь, он исказит в своих интересах.
– Какие у него тут могут быть интересы?
– Очень существенные. Все время ходили слухи, что Стоунекс завещал свое состояние фонду. Локард спит и видит, как бы его заполучить.
– Если найдется соответствующее завещание, так оно и будет. Как же иначе? – Я произнес это небрежно, ибо был убежден: причину того, что доктор Локард не сходит у Остина с языка, нужно искать в политике капитула. Я предполагал, что его расстроила победа доктора Локарда над каноником Шелдриком на вчерашнем собрании капитула. Как я догадывался, речь шла не только о разгроме приверженцев низкой церкви, но и об отставке его друга Слэттери.
Я так стремился пораньше попасть в библиотеку, что не стал дожидаться своего друга и простился с ним поспешней, чем хотел бы при сложившихся обстоятельствах.
