После развода, приняв дежурство у своего предшественника, капитан третьего ранга Многоплодов посмотрел на обоих понимающе. В дежурке было тепло, светло и тихо. Блестел линолеум, перед сдачей сменяющиеся рассыльные помыли палубу. Старлей Арканьев вытащил из пистолета обойму и смочив лицо, смотрел на лампу через ствол.
— Физику выучили? — спросил Многоплодов.
— До середины в общих чертах, — ответил Антон.
— За исключением трудных мест, — добавил Игорь.
— В физике есть только одно легкое место. Это исторический обзор, — заметил старший лейтенант Арканьев. Щелкнул затвором и всадил обойму в ручку.
— Это даже интересный раздел, — согласился Игорь Букинский. — Знаете, однажды премьер-министр Гладстон спросил Фарадея, когда тот открыл электромагнитную индукцию: какая от нее польза государству?
— Да без нее невозможно представить нашу жизнь, — пожал плечами старлей Арканьев и упрятал пистолет в кобуру. — А что ответил великий англичанин?
— Фарадей сказал: со временем вы сможете обложить ее налогом.
— Блестящий ответ.
Пронзительно зазвонил телефон. Арканьев небрежно подкинул к уху трубку:
— Помощник дежурного по училищу старший лейтенант Арканьев… — Внезапно он преобразился, подобрал живот, напрягся и до предела распрямил все те места, в которых предрасположена, сгибаться человеческая фигура. — Есть, товарищ адмирал, — сказал он и плавным движением протянул трубку Многоплодову.
Антон с Игорем невольно подтянулись и притаили дыхание.
Командир роты доложил:
— Дежурный по училищу капитан третьего ранга Многоплодов слушает вас… Есть, товарищ адмирал, — сказал он через некоторое время, аккуратно положил трубку на рычаг, подошел к зеркалу и стал поправлять фуражку.
Впечатление адмиральского присутствия прошло. Антон и Игорь задышали нормально, а старлей Арканьев даже полуприсел на стол рядом с телефонным аппаратом.
— Зовет? — спросил он.
— Требует, — кивнул Многоплодов и, стряхнув с рукава микроскопическую пылинку, вышел из дежурки.
Вернулся он минут через пятнадцать, неся в левой руке большой конверт, прошитый суровой ниткой и запечатанный пятью сургучными печатями. Арканьев шагнул ему навстречу, подергиваясь от любопытства. Многоплодов подал ему конверт:
— В сейф!
— Вскрыть в ноль два часа, — прочел Арканьев. — Хотел бы я знать, что это за бомба замедленного действия?
— Командирам рот приказано ночевать в расположении части, — как бы невзначай заметил Многоплодов. — Прячьте, прячьте документ.
— Опять какая-нибудь пожарная тревога с фактическим погашением пустой мазутной бочки, — вздохнул Арканьев, отомкнул сейф и уважительно уложил туда запечатанный конверт.
— Сразу видно, что вы преподаватель, а не строевой офицер, — неодобрительно молвил Многоплодов.
— Знаю, все знаю, — махнул рукой Арканьев. — Враг нападет, не спрашивая, что у нас происходит: экзаменационная сессия, партсобрание или именины. Но поймите, Александр Филиппович, я испытываю физические страдания, когда курсант ползает по схеме в поисках реле времени. Будь моя воля, я дал бы нашим ребятам в период сессии заниматься нормально.
— И я бы дал, — кивнул Многоплодов. — А вот мистер Смит не дает. К нему, товарищ преподаватель, надо относиться внимательно… Охотин, двое рассыльных мне не нужны. Поделите время между собой.
— Все учтено, товарищ капитан третьего ранга. Уже поделили, — доложил Антон. — До часу курсант Букинский, а потом я.
— Все выгадываете, — Многоплодов усмехнулся.
— А как это?
— А так, что меня в два часа поднимут, — жестко ответил Игорь Букинский. — Иди уж. Джентльмены не переигрывают.
— Тогда гуд бай, джентльмен, — подмигнул ему Антон, стащил с рукава повязку «рцы», сунул ее в карман брюк и, откозырнув офицерам, вышел из дежурки.
Он забрался на высокий этаж к своему закоулку и до «вечернего чая» усваивал теорию колебаний и волн, а после «вечернего чая» до самого отбоя читал книжку зарубежного профессора Неванлинны, который изложил теорию относительности относительно доступно. Услышав сухой и будто бы чем-то недовольный длинный звонок, Антон подумал, что кнопку жмет сейчас Игорь Букинский, сунул книгу в стол и побежал спать свои законные сто пять минут.
Нет слов, чтобы описать ощущения курсанта, которого одного из всего кубрика будят без четверти час. Рушатся миры пропадают вечные ценности, и он один остается на обломках несчастным и сирым. Чувствуя, что утрачивает то единственное блаженство, которое доступно ему в жизни, Антон скинул со своего плеча руку дневального и спустил ноги на палубу.
— Не задремлешь? — спросил опытный в таких делах дневальный.
— Поди ты на… пост, — буркнул Антон и стал искать ступнями ботинки, но глаз он пока еще не раскрывал.
Потом нашарил рукой брюки, просунул в них надлежащую часть фигуры, сдернул со спинки койки полотенце и тут уже больше ничего не оставалось — только раскрыть глаза. Глядя на тусклую синюю лампочку, втягивая в себя носом густую атмосферу, он тихо проговорил:
— Пошел на всплытие!
— Добро, — удовлетворился дневальный и двинулся к выходу.
Он исполнил свою обязанность и снова стал читать учебник одним глазом, потому что другой глаз следил за углом коридора, откуда в любой момент мог появиться какой-нибудь проверяющий несение службы субъект. А дневальному на посту запрещено, как известно, читать, равно как и петь, спать курить, закусывать и играть на музыкальных инструментах ' Поэтому, увидав появившийся из — за угла носок ботинка проверяющего, дневальный уже стоял бы навытяжку, глядя перед собой бодро и весело, а учебник давно и спокойно лежал бы в недрах тумбочки. Словом, это вам военная служба, а не какое-нибудь студенческое неподобие.
В умывалке были распахнуты форточки, и гулял едва не мороз. Антон отвернул кран, намочил лицо и руки, плеснул несколько капель устрашающе холодной воды на плечи и вдруг показался себе слабым и жалким, как римский буржуй времен упадка империи. Отчаянно он сунул под кран шею, почувствовал, как вода кинжальной струей взрезала шкуру вдоль хребта, распалился и стал хлестать воду щедрыми горстями на плечи, на грудь и под мышки. Он рычал и приплясывал и снова стал человеком. Растеревшись полотенцем, Антон подмигнул своему отражению в зеркале и помчался в кубрик одеваться. Перед дверью дежурки он подождал минуту, и когда его безупречные стальные часы марки «Ракета» показали ровно час, распахнул дверь, шагнул и вскинул правую руку к бескозырке:
— Курсант Охотин для несения службы прибыл!
В этот момент ему очень хотелось нести самую трудную службу.
Капитан третьего ранга Многоплодов сидел у стола и читал книгу. Старлей Арканьев дремал одетый на кожаном топчане. Игорь Букинский острием штыка загонял в щели окна серую вату. Он сунул штык в ножны и стащил с рукава повязку.
— Вольно, Охотин, — негромко сказал, не отрываясь от книги, командир роты.
Арканьев приоткрыл глаз, потом снова закрыл его и повернулся на другой бок, лицом к стене.
— Ходют тут всякие… — промычал он в стену.
— Пойду, придавлю часок, — сказал Игорь.
— Может, еще ничего и не будет, — высказал Антон предположение, в которое сам не верил.
